— Гала, тебе тре кобуру для шуруповерта. Приколи, тока шо-то сломалось, ты такой — «хоба!» — и починил. Фиксик, мля.
— Фуууу, как спать охота, — крутит головой Гала. — Прям рубит, капец.
— Кофе попей.
— Та с ним попьешь, конечно, «побігли, побігли, тре Бєрту шаманіть». Мертвого задолбет.
— Шматко, а ну заряжай, — вдруг говорит Вася, вглядываясь в планшет. — Нашел.
— Шо нашел? — я наклоняюсь, пытаясь разглядеть на дергающемся экране «Самсунга» вот это самое «нашел».
— Мартин, давай за своим «фантиком», броня-каска, все дела. И мои захвати. И скажи на «Чарли», пусть пацанам поднесут броню, и…
— Все, все, понял… — Я вынимаю истлевший до пожеванного фильтра бычок из Васиных губ и бросаю под ноги. — Танцорчик повоевать захотел.
— Да я так, на полшишечки. Хочу им «эспешку» попортить. Гала… заряжай, не плугуй. Третья вешка.
… Скинуть футболку и натянуть бритосский, мтп-шный убакс. Не хочу опять локти чесать — прошлый раз сваливал, как зебра галопом, в щель и руки пообдирал. Нагревшийся уже с утра кунг встречает грязной лесенкой, пыхтящим чайником и развалившимся Президентом с кружкой в руках. Серега вообще умудряется вольготно расположиться на любой поверхности, и сейчас он сидит на ящике, опершись о запаску, прикрученную сзади к нашему ЗиЛу, и лениво стукает рыжим берцем о борт.
— О, явився. Чайнік закіпив, давай, налівай сєбє. Шо там на «Евересті»?
— Хер там, а не кохве. Коммандер, в неизъяснимой мудрости своей, решил принять посильное участие в вялотекущем конфликте межу «Эверестом» и «Амонскладами». Так шо зброю до бою, поднять якорь, и все дела.
— Ого. Ну погналі.
— Ты-то куда собрался? — Я вытаскиваю свой квадрик и сую в карман планшет, пытаясь ни за что не зацепиться в тесном нутре закиданного вещами кунга. Стаскиваю футболку и начинаю рыться в английском бауле в поиске убакса.
— Хєррасє ти толстий, — комментирует Серега. — Так воюєм чи літаєм? Дай мені поруліть, учіться ж тре.
— А давай… — И первый выстрел СПГ оглушительно хлопает над терассами отвала. Я резко прибавляю скорость сборов. — Слушай, не в падлу, возьми броню Шматко и Галы и закинь им до Берты.
— Ага. Я подойду. — Президент аккуратно ставит грязную кружку на зеленые доски ящика. — Цей дощ надовго?
— Та не, эспешку поколупаем и все.
Я ошибаюсь. Как всегда.
Позже утром
— Лево-сто!
— Принял! — Президент аккуратно доворачивает верньер и наваливается на горячее тело гранатомета, прижимая лапы к земле. Я заливаю зеленую болванку выстрела «вэдэшкой», запихиваю в СПГ, пальцы скользят, срываются, чччерт.
— Обережно, мля!
— Огонь, огонь! — кричит коммандер, не отрывая глаз от планшета.
Бах! Бах! — мины ложатся на наш ВОП — там, дальше, возле блиндажей, у них опять перелет, и это настолько же прекрасно, как и белый дым сгоревших пороховых, вяжущий мерзкой слюной язык и окутывающий нас густым облаком. Рация что-то пищит, но я не слышу, в голове звенит, ручку повернуть — и затвор сыто лязгает, закрываясь.
— Не дергай, мля! — шипит Серега, вглядываясь в полуприцел на ПГОК-9. — Выстрееел!
Я не отвечаю — я шагаю вбок, взвожу спусковой и бегу назад. «По настанове» я должен отойти вбок и присесть на колено, но на это нет времени. Бах! — и свист уносящейся гранаты. Назад, назад, выдернуть из укладки ящика пороховой, разобрать от упаковки, аккуратно примостить… Гала бежит вперед и заряжает СПГ своим, уже собранным выстрелом, я слышу сквозь писк это классическое «Обережно, мля!» и тут же «Выстрееел!». Дым, поднявшаяся пыль, пустой ящик отлетает в сторону, ааа, чччерт, последний, быстрее, быстрее, собрать-скрутить — и обратно, семь шагов, положить выстрел, открыть затвор, поддеть ножом хвостовик, схватить рукой в неудобной перчатке, отшвырнуть железку и аккуратно вставить…
Бббах!
Ставший твердым воздух пинает в затылок, земля бьет в левый бок, опрокидывает. Не больно. Не больно, не больно, не больно, ура, мне не больно, значит, не попали, я подтягиваю под себя ноги, переваливаюсь и встаю. СПГ валяется на боку, аааа, черт, хана, наверное, прицелу, Серега, Серега… Серега сидит, вытянув ноги, и беззвучно матерится. Гала… нет, не вижу, а Танцор…
Ббббах!
Остатки порохового дыма, заменившего воздух, выбивает из груди, броник, кажется, схлопывается, не оставляя между плитами ничего, я хочу вздохнуть и не могу. Страх — запоздавший, липкий, тяжелый — наваливается глыбой, я бы закричал сейчас — да не могу я, не вдыхается, и глаза почему-то немножко режет.
«Не паникуй», — медленно и раздельно говорю я про себя. Нет, не этот я — какой-то другой «я» приходит в черепушку, лениво оглядывается, пинает тараканов, вздыхает и говорит: «Не паникуй, мля».