— Ладно, поверю. Покуда. Так чего тебе надо?
— Я пытаюсь помочь одному своему другу. Вы давно работаете в «Уолдбауме»?
— Фламандский! — гаркнул он.
— А?
— Тебе хочется узнать, что у меня за акцент. Фламандский. Я из Бельгии родом. Про Бельгию ты знаешь только шоколад и вафли. А теперь знаешь и меня.
— Ага, усёк: Бельгия — это вафли, шоколад и вы. Так как долго вы работаете в «Уолдбауме»?
— Девятнадцать лет. Когда я начинал, туши рубили толсто — баранья котлета шла с вместе с солидным куском филе. Эх, что говорить — мясо тогда было мясом, а не… — Он на мгновение мечтательно устремил взгляд в даль, в добрые старые времена, а потом выпалил: — Гюнтер!
— А?
— Тебе хотелось узнать, как меня зовут.
— Вообще-то нет, но всё равно спасибо. — Для меня всегда было проблемой не отвлекаться от основной темы, но здесь я, по-моему, впервые столкнулся с человеком, для которого эта задача оказалась ещё трудней. — Вы всё время работали именно в этом магазине или в разных?
— Всё время в этом, — ответил он.
— Отлично. Значит, вы были здесь девять лет назад, когда маленького мальчика оставили одного в тележке для покупок.
В его поведении настала резкая и внезапная перемена.
— Нет! — Он повернулся обратно к туше, которую разделывал. — Я тогда ещё не явился на дежурство! Я не помню!
— Если вы не помните происшествия, то как же вы можете помнить, что ещё не явились на дежурство?
Он поскрёб шелушащуюся шею. Сухие чешуйки кожи посыпались на разделочный стол. В жизни больше не стану есть мясо из «Уолдбаума».
— Экзема, — пояснил он.
— А?
— Ты хотел знать, почему я чешу шею.
— Что вы там делаете с шеей — это ваше личное дело.
Он перестал чесаться и уставился на меня долгим взглядом. Я поёжился.
— Это ты тот мальчик из тележки? — спросил он.
— Нет. Это мой друг.
Гюнтер кивнул, потом снял свой халат и принялся мыть руки.
— Этот твой друг — с ним сейчас всё в порядке?
— Не совсем.
Какую бы эдакую историю выдать Гюнтеру, чтобы его проняло? И вдруг я сообразил: правда, пожалуй, будет лучше всего.
— Он думает, что его мать попросту растворилась в воздухе. Так и не оправился после этой травмы.
Гюнтер вздохнул.
— Мне жаль это слышать. — Он поставил стул и уселся, затем подтащил ещё один — для меня. — Садись.
Вот уж чего мне ужасно не хотелось, но я почуял — сейчас, возможно, услышу нечто интересное, и сел. Гюнтер не торопился начинать рассказ.
— Пойми одно, парень: это всё не моего ума дело, — проговорил он наконец. — Я к этому никакого отношения не имею, я только свидетель.
Бинго!
— Значит, вы видели, что произошло! Она не исчезла. Так ведь?
Гюнтер опять вздохнул.
— В том-то и дело, что некоторым образом исчезла. И она не единственная, кто исчез в тот вечер.
Я ждал продолжения, но он откинулся на спинку, немного подумал и проронил:
— Нет, — после чего встал и взялся за тушу.
— То есть как это — «нет»? Если уж начали — договаривайте!
Мясник бросил говяжий бок на разделочный стол.
— Я расскажу эту историю только один раз. И при этом должен присутствовать твой друг. Приходите вместе и узнаете, что случилось в тот день.
На прощание он снабдил меня четырьмя громадными свиными отбивными, отрезанными на манер тех времён, когда мясо было мясом, и выпроводил за дверь.
17. Шоковая терапия, в которой я ещё раскаюсь, если останусь жив
Итак, Лекси, сдержав обещание, провела молниеносную травматическую атаку на своего деда. Всё случилось без предупреждения (то есть меня никто не предупредил) наутро после моего визита к Ночному Мяснику. Была суббота, так что можно было поспать утром подольше. Промаявшись и проворочавшись весь остаток ночи — снились кошмары, главным действующим лицом которых было мясо — под утро я уснул мёртвым сном. Когда зазвонил телефон, мама никак не могла меня разбудить и уже подумывала, не применить ли электрошок.
— Она говорит — это очень важно, — сказала мама, вкладывая трубку мне в ладонь. — Не понимаю, что такого важного может случиться в семь утра.
— Х-хто ховохит? — спросил я. Спросонок я еле ворочал языком.
— Сегодня! — ликующе сообщила Лекси на том конце провода. — Сегодня после полудня!
— А? Чего сегодня после полудня? — прохрипел я.
— Шоковая терапия, — прошептала она. — Дедушка — помнишь?
Я застонал, и Лекси разобиделась:
— Ладно, не хочешь помогать — не надо. Не приходи. Дело хозяйское.