Хови бегом спускается с моста.
— Ну как, разбился? Разбился?!
— Ага, — подтвердил я, поднимаясь с земли. — Придётся переименовать его в Манника Без Головы.
Айра, по-прежнему запечатлевающий всё для потомков, подошёл поближе к усопшему, драматически застыл над ним, постоял и наконец выключил камеру.
— А куда подевалась голова?
Я пожал плечами.
— Понятия не имею, где-то здесь. Вот тебе и пластик-фантастик.
— Вы это ищете? — услышал я незнакомый голос — надтреснутый, как будто его обладатель слишком много кричал. Я повернулся и... Вот клянусь, первое, что вижу — голова Манни, плывущая сама по себе в воздухе. Это длится только долю секунды, но всё равно — меня охватывает жуть. А в следующую долю той же секунды в моём мозгу что-то как будто щёлкает, и я вижу какого-то пацана с болваньей головой в руке. Я не сразу разглядел мальчишку, потому что прикид у него был серо-бурый, того же цвета, что и булыжники вокруг; ну и вы сами знаете, какие трюки способен вытворить человеческий мозг, если свет падает под подходящим углом.
— Прошу прощения, — сказал Айра, — но тут закрытая вечеринка.
Пацан и бровью не повёл.
— Клёво получилось, — сказал он. — Но вот если бы вы его приодели, чтобы он на плёнке выглядел как человек, а не как пластиковое чучело — было бы лучше.
Айра поджал губы и покраснел с досады, что сам не додумался.
— Слушай, а мы знакомы? — спросил я у пацана, хорошенько присмотревшись к нему. Его светло-пепельные вихры стояли дыбом, как если бы кто-то держал у него над головой наэлектризованный воздушный шарик. Примерно на голову ниже меня. Хлюпик. А больше в нём не было ничего примечательного. Ну, то есть, вообще ничего. Ни красавец, ни урод; ни толстый, ни худой. Ни то ни сё, всеобщее среднее арифметическое. Если найти в энциклопедии статью «пацан», то физиономия этого мальчишки будет там в качестве иллюстрации.
— Мы с тобой вместе ходим на какие-то уроки, да? — спросил я.
— На естествознание, — ответил он. — Мы сидим рядом на естествознании.
— А, ну да, точно, теперь припоминаю.
Чёрта лысого я помню, чтобы он когда-нибудь сидел рядом со мной.
— Меня зовут Кельвин, — сказал он. — Кельвин Шва.
Услышав это, Айра ахнул:
— Так это ты — Шва?
— Ну вроде я.
Айра попятился.
— А я — Энтони Бонано, — представился я, — но все зовут меня Энси. Это мои друзья: Хови и Айра. — И, указав на голову в руках пацана, добавил: — С Манни ты уже знаком.
Мальчишка шагнул к безжизненному телу.
— Слушай, а зачем вы это сделали?
— Эксперимент, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал по-профессиональному. — Мы тестируем продукт «Пистут Пластикс» на выживаемость.
— Провалил наш Манни свой тест, — сказал Хови. — С треском. А ведь вроде должен быть неразбиваемым.
— Опять технология подвела, — заметил я, не упуская из виду, что Айра держится от Шва на расстоянии, словно тот был радиоактивный — как та камбала, что выловили около мола в Канарси[8].
Шва присел подле безголового Манни.
— Ну, если уж быть точным, то он цел, — сказал он.
— Если у человека отвалилась голова, — возражает Хови, — то его никак нельзя считать целым. Уж поверь мне.
— А ты глянь, — Шва указал на шею куклы. — Голова держится на шарнире. Она просто отскочила. Смотри.
Шва втиснул голову в выемку на шее, и та с щелчком стала на место, словно у гигантской Барби. Я почувствовал одновременно и облегчение, и разочарование. Отец сделал отличную работу — это, конечно, хорошо; но у меня не вышло её испортить — что, как ни крути, весьма огорчительно.
— И какие методы истязания применим теперь? — поинтересовался Хови.
— Пиротехнику, — предложил Айра. — Попробуем его взорвать.
— А мне можно посмотреть? — спросил Шва.
— Конечно, почему нет. — Я повернулся к нему, но его уже не было. — Эй, ты куда подевался?
— Никуда. Я здесь.
Я прищурился — солнце слепило — и увидел его. Он махал руками, как будто старался привлечь моё внимание или что-то в этом роде.
— Н-не знаю, — протянул Айра. — Помните, что говорят, когда слишком много народу?
— Нет. А что говорят? — спросил Хови.
— Много народу — мало кислороду, вот что.
До Хови всё равно не доходило.
— А что, мы будем Манни кислородом накачивать?
— Это такая пословица, Хови, — объяснил я. К вашему сведению, Хови вовсе не дурак, просто он из тех людей, что всё понимают буквально. Шарики-ролики у него так работают. Кстати, если бы я ему это сказал, он так и не понял бы, при чём тут шарики и какое отношение они имеют к роликам. Это вовсе не так уж плохо, когда дело касается математики или других точных наук, но с художественным мышлением у Хови завал — ему не создать ничего более образного, чем штрихкод. Когда он был малышом, то очень неплохо справлялся с раскрасками; но дай ему карандаши и чистый лист бумаги — и у него голова треснет, однако он так и не додумается, что же со всем этим делать.