Но стрижка, конечно, может быть какой угодно. Сегодня она напоминает укроп, который вырастили в горшке на балконе. Ничего страшного, разумеется. Против укропа у Бритт-Мари нет ни малейших предубеждений.
Девушка кашлянула. Стрижка никак себя не проявила.
— К сожалению, у меня нет времени.
— А когда будет? — уточнила Бритт-Мари.
Девушка задышала, словно очень полный мужчина, а не очень худенькая девушка.
— В каком смысле?
Бритт-Мари достала записную книжку и методично прошлась по списку дел.
— У меня есть время в три часа.
— У меня сегодня все расписано, не полу… — сделала попытку девушка.
— Также я могу встретиться с вами в четыре или в пять часов, — дипломатично предложила Бритт-Мари.
— Сегодня мы закрываемся в пять.
— Значит, договоримся на пять, — подытожила Бритт-Мари, изготовившись сделать пометку в списке; свежезаточенный карандаш материализовался между ее указательным и большим пальцами.
— Но я же говорю — не получится! — простонала девушка.
— Значит, в пять вы заняты? — поинтересовалась Бритт-Мари.
— Да… ну как бы мы закрыва…
— А позже пяти мы встретиться не можем, — заметила Бритт-Мари.
— Что?
Бритт-Мари улыбнулась с поистине ангельским терпением.
— Я не хочу с вами ссориться. Совершенно не хочу. Но, голубушка, разве у нас военное положение? Цивилизованные люди ужинают в шесть, так что позже пяти для встречи поздновато, вы так не думаете?
— Да?
— Как по-вашему, мы можем встретиться за ужином?
— Нет… ну… а… что?
Бритт-Мари кивнула так, словно кивок стоил ей величайшего усилия.
— Ах-ха. В таком случае постарайтесь не опаздывать. Иначе картошка остынет.
И она записала: «18:00. Ужин».
Девушка еще что-то кричала ей вслед, но Бритт-Мари уже ушла. У нее нет времени стоять и талдычить одно и то же весь день напролет.
На часах было девять тридцать пять. Снова в дверь постучали ровно в одиннадцать. За дверью оказалась заботливая Бритт-Мари.
— У вас на что-нибудь аллергия? — спросила она.
— Чего? — отозвалась девушка.
— Есть ли что-то, чего вы не едите? — пояснила Бритт-Мари с тем стоическим спокойствием, каким следует вооружиться, говоря с человеком, который на любой твой вопрос отвечает: «Чего?»
— Я… вегетарианка, — выдавила девушка.
Бритт-Мари вынула записную книжку.
— Ах-ха.
Девушка засопела.
— Но… я же объяснила, что сегодня вечером не смогу…
— Вы рыбу едите? — перебила Бритт-Мари.
— Да… ну да, ем, но я же ска…
— Рыба — не вегетарианская еда, это мясо. Мясо рыбы, — пояснила Бритт-Мари.
Девушка прижала кончики пальцев к векам — так делают, когда привыкли объяснять сложные вещи простыми словами только потому, что многим кажется, что о сложных вещах надо уметь говорить просто.
— Я не ем красного мяса. Но людям обычно понятнее, если я говорю, что я вегетарианка.
Бритт-Мари приняла это к сведению.
— Вы едите лосося? — спросила она и участливо уточнила: — Это, знаете ли, рыба.
— Да. Я ем лосося, — признала девушка.
Бритт-Мари стряхнула невидимые крошки с юбки. Расправила несуществующую складку.
— Но мясо у лосося красное.
Может быть, девушка и собиралась что-то ответить, но Бритт-Мари уже спешила прочь.
Лосося Бритт-Мари готовит великолепно, потому что лосось — единственная рыба, которую любит Кент. Каждый день в пять часов Бритт-Мари звонит ему и спрашивает, вернется ли он домой в шесть, к ужину. Кент почти всегда говорит «нет», потому что у него встреча с немцами, но когда бы он ни пришел домой — горячий ужин всегда на столе.
«Ах-ха. Значит, невкусно?» — говорит обычно Бритт-Мари, пока Кент жует, и в ее голосе ни тени жалобы. «Ну что ты, что ты! Очень вкусно, очень!» — бормочет Кент, не отрывая взгляда от спортивной страницы в утренней газете. Он читает утреннюю газету вечером, отчего внутри у Бритт-Мари все тихонько кричит.
«Если вкусно, мне было бы приятно, если бы ты это сказал», — говорит она обычно и стряхивает со скатерти в ладонь невидимые крошки. «Господи боже, Бритт-Мари, я же сказал — очень вкусно!» — непонимающе возражает Кент, продолжая вычитывать что-то в телефоне. Бритт-Мари обычно поднимается и стряхивает невидимые крошки в раковину. Потом разгружает посудомойку и раскладывает столовые приборы как положено.
Кент обычно ставит свою тарелку в мойку, смотрит результаты матчей в телетексте и ложится спать. Бритт-Мари подбирает с пола спальни его рубашку и относит в стиральную машину. Потом стирает, убирается и снова кладет на место его бритву в ванной. Кент обычно утверждает, что она «спрятала» бритву; по утрам он стоит и кричит «Бриииитт-Мариии!», когда не может найти бритву, но конечно же Бритт-Мари ничего не прячет. Она кладет вещи на место. Есть разница. Иногда она кладет их на место для порядка, а иногда — чтобы услышать, как Кент выкрикивает ее имя по утрам. Потому что Бритт-Мари очень любит, когда он окликает ее по имени.