— Может быть и подвиг. — пожал плечами Вовка, огибая сухую корягу.
Вовкины кроссовки давно промокли, под ногами все время хлюпало. Похоже, новый виток простуды не заставит себя долго ждать.
— Смотря, что можно считать подвигом. — вмешался Толик. — В разные времена подвиги были разными, правильно? Вот, в одни времена подвигом было спасти принцессу от какого-нибудь чудовища. В другие времена подвиг — это вытащить из горящего дома детей, а сейчас если ты маме помог посуду помыть, то это тоже уже подвиг.
— Принцесс от драконов только в сказках спасали. — усмехнулся Артем. — А из горящего дома можно детей и сейчас вытаскивать — и это тоже подвиг будет. Но, согласись, что наше дело на подвиг тянет! Мы же солдат спасаем! Могилы их.
Серега запрыгнул на кривой пень, спрыгнул с него в листву.
— Вообще-то, я сильно сомневаюсь, что люди, которые совершали подвиги вот так целенаправленно об этом думали. — сказал он. — Ты, Артем, вечно преувеличиваешь!
— Я рассуждаю. Подвиг мы совершаем или не подвиг?
— Может быть, просто хороший поступок. — сказал Вовка. — Хороший поступок не обязательно может быть подвигом…
— А вот любой подвиг — это хороший поступок! — оживился Артем. — Не бывает же так, что человек совершил что-то плохое, а потом оказалось, что это подвиг?
— Не бывает. — согласился Толик.
— А как определить границу между просто хорошим поступком и подвигом? В чем разница? Я, вот, книжку читал про то, как вампиры напали на город, а один человек их остановил и спас много жизней. В книжке, конечно, не говорится, что это подвиг, но, согласитесь, спасти город от вампиров — это больше, чем хороший поступок!
— Ну, раз от вампиров, тогда да. — рассмеялся Серега. — Тогда больше! Герой в книжках только подвиги и умеет совершать. Мыть посуду он точно не будет.
— И почему тебя так волнует, подвиг мы совершаем или нет? — удивился Толик. — Разве просто так сделать хорошее дело уже не годится? Вот, просто взять и никому потом не рассказывать, что это мы могилы нашли. Даже если предупредим бабушек, в милицию сбегаем. Ну, спасут погибших партизан от разграбления, ну, перезахоронят, ну посадят твоего дядьку и остальных хомяков на пару лет… а мы об этом молчок. Никому, значит!
— Как это?
— А вот так. Разве внутреннее осознание подвига — это хуже, чем всеобщая признательность?
Артем пожал плечами:
— Ну, ты загнул. — сказал он. — В вашей Москве только и могут, что по-умному разговаривать. Нормальные слова уже позабывали что ли?
— А ты не вертись, Артем, ты скажи, что думаешь. — хитро сощурился Серега. — Ведь Толик правду говорит. Разве подвиг становится менее значимым, если ты его совершил, ну, как бы для себя? Вот ты сидел дома, в компьютер играл, а потом взял и посуду вымыл, пропылесосил, мусор выбросил — и все это, пока мамы нет. Пришла мама, увидела, оценила, а ты не выпячиваешь свой поступок, а сидишь и дальше играешь в какой-нибудь call of duty. Вот и скажи, неужели от того, что ты дальше за компьютер сел, посуда станет менее чистой? Или мусор, может быть, обратно вернется, в мусорные мешки?
— Нет. А к чему вы клоните? Я же просто так спросил…. Ну, про подвиг. Мне интересно. Интересно, есть ли уровень подвига. Шкала, что ли.
— Так вот тебе и шкала. — хмыкнул Толик. — Чем выше подвиг, тем больше о нем говорят. И тем скромнее человек, этот самый подвиг совершивший.
— А самые великие подвиги совершают люди, которые ради этого жертвуют своей жизнью. — Артем задумался, поднял с земли сухую ветку и принялся рубить тонкую траву вокруг. Потом сказал. — Кажется, мы заблудились. Наш следопыт Вовка и правда оказался Иваном Сусаниным. Больше часа уже идем, а когда придем — неизвестно.
— И, правда. — Толик остановился. За ним остановились и все остальные. — Мне кажется, что где-то куда-то не туда свернули, идем в самую чащу. Я таких глухих мест никогда в лесу не видел. Похоже, что здесь и людей-то никогда не было.
— Так не бывает. Здесь грибников всегда полно. — сказал Вовка. — Все равно на кого-нибудь наткнемся.
Серега взял палку, швырнул ее вверх, распугивая птиц.
— Ходим, ходим. — сказал он тоскливо. — А есть хочется. И пить. Может, Вовка, еще раз на дерево слазаешь, посмотришь? Вдруг, правда не туда идем?
— Я в прошлый раз лазил. — нахмурился Вовка. — И у меня кроссовки сейчас мокрые, неудобно.
— Будем считать, что это твой, персональный подвиг. — сказал Артем. — Ведь тоже неплохо, а? Спасешь друзей!
— Я вас уже и так спасал. — отмахнулся Вовка. — Я что, среди вас самый ловкий, по деревьям лазать?
— Да, Вовка, самый ловкий. Именно поэтому мы тебя и просим. По-дружески. Ну, погляди.
Вовка вздохнул. Второй раз лезть на этакую высоту не хотелось. Тем более, начал подниматься ветер, погода портилась.
Но ведь и не бродить же по лесу до самой ночи?
Пришлось лезть. Вовку подсадили в три пары рук, он ухватился руками за скользкие, живые ветки и начал взбираться. Удовольствия никакого! Ветер холодил взмокшую майку, трепал волосы на голове, бил в спину. Дерево тихо и глухо стонало, раскачиваясь, будто собиралось вот-вот рухнуть. Под ногой Вовки предательски хрустнула ветка. Вовка попытался ухватиться руками за ствол, но пальцы соскользнули. Мир перевернулся вверх тормашками и стремительно завертелся. Солнце ударило в глаза. Вовка понял, что падает вниз — вздохнул, а выдохнуть уже не смог.
Кто-то вскрикнул. Вовка упал на спину, тяжело, болезненно. Грудь сдавило, в левую ногу будто воткнули раскаленный прут. А под шею, за шиворот начала медленно затекать ледяная родниковая вода.
— Вовка! — подбежал Толик, наклонился, потрепал за плечи. — Вовка! Ты как? В порядке?
Вовка захрипел. Легкие никак не желали отдавать бесценный глоток воздуха. В глазах потемнело.
— У него кровь! — завопил Артем. — Вся нога в крови!
— Да он не дышит, а ты о ноге!
Вовке казалось, что он словно рыба, выброшенная на берег, лежит и беззвучно шевелит губами. Хотелось выдохнуть, а потом снова вздохнуть. Закружилась голова. Вовка перевернулся на бок — и боль в ноге заставила вскрикнуть. Воздух с шумом вырвался наружу. А потом пошло легче. Вдох-выдох. Вдох-выдох.
— Что там с ногой? — спросил он, захлебываясь глотками воздуха.
— Да кто ж знает. — пробормотал Артем. — Крови много. Сильно болит?
— Сильно.
Серега помог Толику сесть. Нога не просто болела — искрилась болью. Раскаленный прут проворачивали где-то в области коленки. Дела, наверное, были плохи. Кожа на ноге ниже колена была местами содрана, всюду сочилась кровь. Под коленкой Вовка увидел глубокую рану с разодранными краями. Воображение тотчас подсказало оголенную кость, как в фильмах ужасов, мышцы, сухожилия (знать бы еще, как они выглядят).
— Заблудились, а теперь еще и с раненым! — тоскливо произнес Толик, стянул рубашку и попытался оторвать от нее рукав. — Артем, помогай.
Вдвоем они с хрустом оторвали лоскут рукава. Толик намочил один его конец водой из бьющего родничка и тщательно протер места, где была содрана кожа. Раны щипало, но Вовка терпел, прикусив губу. Когда Толик добрался до раны под коленкой, стало нестерпимо больно. Боль отдавалась даже в голове. Вовка вскрикнул, поджал ноги, но так было еще больнее.
— Не дергайся. Я сейчас перемотаю, кровь остановится. — произнес Толик.
За его спиной бледный Артем записывал происходящее на камеру. А вот Серега, постояв немного в сторонке, надумал что-то свое, пошел к дереву и полез наверх.
— Куда лезешь, идиот? — закричал Вовка. — Тоже упасть хочешь?
— Надо же выбраться! — пропыхтел Серега. — Мне надоело по лесу бродить. А у тебя кровь!
— Пусть лезет. — Толик принялся затягивать рукав вокруг коленки, как жгут. — Он дело говорит.
— Снаряд два раза в одну воронку не падает! — заметил Артем. — А у тебя теперь на один шрам больше будет. Вот тебе везет.