— Я не знаю. Нам никто ничего не говорит. Это бабушки знают.
— Тогда я еще завтра к тебе приеду. У нас тут папа на три дня задержится. Когда ему все рассказали, он обещал помочь, разобраться, позвонить кому надо. Так что все будет хорошо, не волнуйтесь.
— Да я уже и не волнуюсь. После того, как вчера мы ночью под дождем в лесу заблудились, мне уже ничего не страшно.
— Ночью? Под дождем? В лесу? — охнула Лизка. — Сильно страшно было?
— Ерунда. Я тебе потом все-все расскажу. Как придешь, так и расскажу.
— Тогда я постараюсь приехать пораньше, чтобы ты все успел. Ладно?
— Как хочешь. — Вовка поймал себя на том, что улыбается, будто ребенок. — Но все равно, приезжай пораньше.
Они поговорили еще немного, потом Вовка положил трубку и улыбался до тех пор, пока не пришел Артем и не потащил всех в общий больничный зал, смотреть телевизор (даже хромающего Серегу). Да и после телевизора Вовка улыбался тоже. Улыбка не сходила с его лица, пока ужинали и пока болтали о всяком разном в темноте, закрывшись одеялами до подбородков.
И заснул Вовка тоже с улыбкой на лице.
Эпилог.
Жарким летним днем они долго купались в Молочном озере, а потом вчетвером лежали на траве и разглядывали плывущие в далеком голубом небе облака.
Хорошо было, безветренно, но и не очень жарко. Неподалеку тихо шептался лес, доносилось пение птиц и шелест листьев.
Вовка чувствовал, как на животе собираются капли. Стоило пошевелиться, как они сползали по телу, оставляя мокрые дорожки.
— Вон то облако похоже на улитку. — сказал Артем. — Справа, видите?
— Голова какая-то. — пробормотал Серега, лениво потягиваясь. — Детская игра, фигурки в облаках выглядывать. Давайте, что ли, еще раз искупнемся и улиток соберем!
— Уже пакет собрали. Еще хочешь?
— Лишними не будут.
Вовка перевернулся на живот, подставив мокрую спину солнцу. За первый летний месяц кожа Вовки стала сначала красной, потом бронзовой, потом шоколадной. Вовка всегда возвращался от бабушки таким черным, что его радостно называли Уиллом Смитом, пока вместе с холодными Мурманскими ветрами не стирался загар, обнажая привычную северную бледность. Но впереди поджидали еще два месяца, а значит, можно было загорать сколько душе угодно.
Неделю назад в станице состоялось торжественное перезахоронение обнаруженных останков. Их быстро опознали, по старым архивам и записям местных партизан. Это были Саша Чижек, восемнадцати лет, Аркадий Воромеев, сорока двух лет и Евгений Устюгов, тридцати двух лет. Все трое были партизанами. После того, как в станицу вошли немцы, они ушли в лес и вели оттуда свою партизанскую деятельность — мешали фашистам с переправами, совершали набеги, подрывали технику… Нашелся и человек, который знал Аркадия Воромеева и его жену, Марью Анатольевну. Был это совсем уже пожилой старик, согнувшийся под тяжестью прожитых лет и пережитых невзгод. Медалей у него на форме было так много, что они не помещались на одной стороне. У Вовки дух захватило, когда он представил, сколько же всего полезного и хорошего сделал этот человек. А старик, склонившись над могилами, не смог сдержать слез и все вытирал их тыльной стороной трясущейся ладони.
По архивам удалось выяснить, что все трое погибли в результате ожесточенного боя за освобождение станицы. Скорее всего, партизаны своим огнем заманивали отряд немцев вглубь леса, чтобы отвлечь их от наступающих сил поддержки и помешать вырваться из кольца окружения. Сами погибли, но дело свое сделали. Кто захоронил их около землянки и поставил кресты, так и не удалось узнать.
На торжественном захоронении четверым друзьям вручили почетные грамоты и медали. Бабушки плакали, ребята смущались. В тот момент Вовке казалось, что он ничего такого не заслужил, щеки и уши его горели. А когда заиграла торжественная музыка, стало совсем не по себе…
На Вовкину ладонь села божья коровка — желтая с темными пятнышками. Вовка приподнял голову и зашептал скороговоркой: "Божья коровка, лети на небо, принеси мне хлеба, черного и белого, только не горелого". Божья коровка будто услышала, расправила крылья и улетела.
Почти сразу после церемонии захоронения ребята ездили в суд, где проходило дело о попытке мародерства. За железными прутьями, на скамейке сидели Славик, Ваня и Женя, злые и хмурые. Бабушки крестились, называли их злыднями, а Артемкина бабушка никак не могла поверить, что один из ее сыновей ввязался в такое дело. Да и Артем нет-нет, а проговаривался, что, может быть, была какая-то ошибка… Но ведь все видели, как дядя гнался за ними на джипе. В суде было тоскливо и неуютно. Вовка мысленно подгонял время, чтобы быстрее вернуться обратно, в станицу. Самый главный судья сказал, что следующее слушанье пройдет в августе, а после этого бабушки купили всем ребятам по мороженому — что компенсировало негативные эмоции.
— Ребят! — сказал Толик. — А ведь это так здорово — ничего не делать. Вообще. Вот, искупались и валяемся на траве. И пусть жизнь течет, куда ей вздумается, а мы останемся здесь, в этом лете, навсегда.
— Верно говоришь! — отозвался Артем. — Вот бы время остановилось на неопределенный срок. Чтобы мы могли наслаждаться летом не два месяца, а еще очень долго. Я, например, на великах не накатался.
— И в Краснодар обещал нас свозить, свой дом показать. — напомнил Серега.
— Ага. Только прибраться мне там надо… немного.
— А вы представьте. — сказал Вовка. — Что лето — это такой человек. Вроде как наш друг. Зовут его — Лето, имя такое. И он приезжает вместе с нами к своей бабушке. И выращивает картошку, потом горох, арбузы, дыни. Много всего делает. И мы с ним гуляем по лесу, катаемся на великах, купаемся, греемся. А этот друг, он только и ждет, чтобы мы с ним дружили. Без нас ему грустно. Ему не для кого греметь громом, пускать дождь, заворачивать ручейки. И вот, мы приезжаем каждый год, и он за нами. А когда мы уезжаем, он тоже собирает вещи и уезжает куда-нибудь, в теплые страны, где его другие дети ждут. А сам ножичком перочинным на прощанье пишет где-нибудь на лавочке: "Здесь был Лето". И, может быть, мы когда-нибудь такую надпись найдем. Как думаете?
— Я думаю, что ты у нас, Вовка, на солнышке перегрелся! — сообщил весело Артем. — Вон, мадмуазель твоя едет. Пирожки нам везет!
Вовка поднял голову. И правда: на горизонте показалась Лизка на велосипеде. Она должна была приехать еще час назад, но задержалась, провожала отца. На руле у Лизки болтался большой белый пакет. Прав был Артем — пирожки везет.
После всего случившегося Лизка заняла прочное место в их компании. Правда, к ней намертво прилипло прозвище "мадмуазель", а Вовку называли не иначе как "жених". Впрочем, никто на это не обижался. Даже было немного приятно.
Лизка нынешняя совсем не походила на Лизку прошлогоднюю. Была она веселой, болтливой, таскала ребят в кино, в лес, в парк и даже на экскурсию в какой-то старый музей, о котором никто из них ничего не знал. В музее были выставлены экспонаты времен Второй Мировой Войны. Лизка показывала фотографии разрушенной землянки, которую обнаружили ребята, а также могилы перезахоронения героев войны. В музее Вовке понравилось (правда, еще и потому, что всю дорогу они с Лизкой держались за руки). Для себя Вовка решил, что он обязательно напишет Лизке письмо, когда уедет в родной Мурманск. А там видно будет…
Легкий летний ветерок взъерошил изумрудную траву.
Вовка поднялся, изображая партизана, выскакивающего из окопа:
— А ну, ребята, кто первый подбежит к Лизке, тому самый большой пирожок!
— А как же его определить-то?! — завопил Артем, вскакивая.
— Кто последний, тот ест траву! — поддержал Серега.
— И кукарекает под лавочкой!
Все четверо с криками и звонким смехом побежали навстречу Лизке.
А за их спинами в лучах яркого солнца радостно улыбалось лето.
Январь-февраль 2011