Я узнавал свой народ – смеялся и плакал, и понимал, что вот он, ответ на вечный вопрос, задаваемый довольно часто и не мне одному; задаваемый иногда с удивлением, чаще – со злобой… «Что же ты отсюда не уезжаешь?»
Да как же отсюда уедешь? От полковника Тютькина, от родимых обкомовских цицеронов, от безымянного шоферюги, гоняющего пыль по улицам родного города? Это невозможно.
Мне будет их не хватать.
А может быть даже – кто знает? – им будет не хватать меня.
Мы делали наши программы, и, наверное, не без нашего участия противостояние НТВ и власти постепенно приняло характер клинча. Заклинило, надо признать, с обеих сторон – и ненависть крепко закупоривала сосуды. Евгений Алексеевич Киселев, например, однажды, прямо из телевизора, назвал наших оппонентов «насквозь прогнившей кликой циничных негодяев».
Не то чтобы я был не согласен с этой оценкой, но… как в аналогичном случае Сова сказала Винни-Пуху: «Я не посчиталась с расходом графита».
Впрочем, это – вопросы стиля, а столбовой сюжет был таков: мы, в меру таланта, рассказывали о жизни и политическом творчестве кремлевских обитателей, а власть в ответ на это начала насылать на офис «Медиа-Моста» детин неясного происхождения – в камуфляже и масках. И чем более интересные вещи мы рассказывали про Кремль и прокуратуру, тем более серьезные преступления обнаруживали правоохранительные органы в работе «Медиа-Моста».
И наоборот.
Например: мы в подробностях информируем россиян о «деле Бородина» – Гусинского сажают в Бутырку как опасного преступника.
Гусинский подписывает тайный «шестой протокол» о своей готовности «сдать» НТВ в государственные руки – его выпускают из Бутырки, прекращают уголовное дело и отпускают за границу.
Гусинский отказывается выполнять договоренности, принятые под давлением, – уголовное дело возбуждают снова «по вновь открывшимся обстоятельствам». Как раз, видимо, через пару дней после его отказа они и открылись.
Впрочем, иногда нам давали шансы. В мае 2000-го на прямой контакт с одним из руководителей «Медиа-Моста» вышел немаленький кремлевский чиновник – и при личной встрече передал листок с условиями, при выполнении которых, по словам оного чиновника, «наезд» на НТВ будет прекращен. Условий было несколько – изменение информационной политики по Чечне, прекращение атаки на т. н. «Семью»… – но первым пунктом числилось изъятие из «Кукол» Первого Лица.
Так и было написано.
Обожаю формальное усложнение задачи: это возвращает в кровь адреналин. Я уговорил Киселева рассказать в эфире об условиях, поставленных Кремлем, – и анонсировать, что в ближайшее воскресенье «Куклы» выйдут в эфир без резинового Путина. Ибо старинная арабская мудрость гласит: когда Господь хочет наказать человека, он исполняет его желания…
Сюжет лежал на поверхности в готовом виде и был даже не классикой, а – основой основ: Моисей, скрижали, десять заповедей… И, собственно, Господь Бог. Как полагается – невидимый.
Визуальное отсутствие главного героя было в этом случае не просто возможным – оно было каноническим. Никакой резиновой физиономии – только облако на горе и куст в пламени, в точном соответствии с первоисточником. В соответствии с тем же первоисточником персонажи не имели права называть главного героя по имени.
– А как же нам его называть? – оторопело интересовался в финале программы один из озадаченных скрижалью, на что Волошин-Моисей пояснял:
– Никак. Просто – Господь Бог. Сокращенно – ГБ…
Мы выполнили данное слово – Первого Лица в очередных «Куклах» не было, но кремлевского благорасположения это нам почему-то не вернуло.
Через две недели после выхода в эфир «Десяти заповедей» был арестован Гусинский.
С Олигархом (одна из кодовых кличек Владимира Александровича) я знаком больше двадцати лет – в конце семидесятых мы одновременно учились в ГИТИСе. В те поры пути наши пересекались по поводам куда более занимательным, чем борьба за свободу слова: в студии Олега Табакова, где я радостно тратил свою молодость, было несколько исключительно интересных девушек, и студент режиссерского факультета Гусинский иногда захаживал к нам на курс.
Знакомство наше было настолько шапочным, что через два десятка лет я не сразу сопоставил лицо и фамилию медиа-магната с персоной студента Володи. Впрочем, это все лирика, и мое нынешнее отношение к фигуре Олигарха никакого отношения к ностальгии, поверьте, не имеет. Тем более что за последние годы я прочел и услышал о главе «Медиа-Моста» немало нового.
За ним, еще недавно обласканным властью, вдруг обнаружился целый вагон преступлений – от хищения государственных средств до политического шантажа и слежки за гражданами России. Выяснилось, что, получив от доверчивого государства лицензию на вещание, он – о, ужас! – использовал созданный телеканал в личных политических целях.
Все это фарисейство требует ответа.
…Под моим окном стоят два больших мусорных контейнера. Возле них всегда можно обнаружить нескольких российских граждан, ищущих, чего бы надеть или поесть. Это, как правило, абсолютно честные люди. И уж точно не бизнесмены.
Всякий же, кто, отойдя от этого контейнера, вступил хоть в какие-то рыночные отношения в сегодняшней Российской Федерации – заведомо является преступником.
Как минимум, через него проходит «черный нал»; скорее всего, у него есть «крыша», осуществляющая, мягко говоря, контроль – или, прямо говоря, рэкет. У владельца ларька это какие-нибудь «люберецкие-тамбовские», у крупного комбината – местный губернатор… У федерального телеканала – Кремль. Только по понятным причинам контроль тут еще жестче, а рэкет берется «борзыми щенками», т. е. лояльной информационной политикой. Хотя, как свидетельствует история «голосования сердцем», долларами в Кремле тоже не гнушались.