— Не знаю. Я боюсь теперь вынимать из раны этот тампон… Ой, кто-то едет. Скорее! Скорее!
Саммер оглянулась и увидела въезжавших на двор Бульдога и Енота. Резко остановив коней, они спрыгнули на землю. Старый ковбой быстрым опытным взглядом окинул сцену недавней битвы, задержав глаза на трупе незнакомца. И, лишь убедившись, что угрозы прямого нападения нет, опустился на колени рядом с Сэди.
— Так, дай-ка я взгляну.
— Он… он… — только и могла пролепетать с трудом сдерживающая рыдания Саммер.
Бульдог осторожно приподнял сделанный Сэди из куска юбки тампон, и рана медленно вновь покрылась кровью. Ковбой так же аккуратно вернул материю на прежнее место и поднялся на ноги.
— Все хорошо, Сэди. Ты сделала все как надо, девушка. Принеси какую-нибудь еще тряпку на случай, если кровотечение усилится, Саммер, и мы перенесем парня в постель, — Он перевел глаза на труп чернобородого. — А этого кто застрелил?
— Сэди, — всхлипнула Саммер. — Не выстрели она, не знаю даже, что он бы здесь натворил.
— Ты правильно поступила, Сэди. Ты хорошая и сильная женщина!
Такие слова в устах далеко не щедрого на похвалы ковбоя многого стоили. Но Сэди, казалось, не испытала особой гордости. Черты ее обычно озорного лица остались напряженными, глаза были холодными.
— Это было все равно что застрелить забравшуюся в курятник лисицу.
Саммер, которая не отрываясь смотрела на Пудинга, тяжело вздохнула. Легкий ветерок трепал светлые волосы паренька, лежащего в луже собственной крови.
— Он не… — начала было она, не в силах произнести страшного слова.
— Этого сейчас никто не скажет наверняка, — отрывисто произнес Бульдог. — Пошевеливайся, девушка. У нас нет времени на болтовню.
Пудинга осторожно перенесли в кухню и положили на кровать. Рану тщательно промыли и продезинфицировали с помощью виски, а затем перевязали чистым бинтом. Пуля, вошедшая сбоку и вышедшая из спины, не задела ни ребер, ни каких-либо внутренних органов, что было большой удачей, почти чудом. Парнишка по-прежнему был без сознания. Но, как сказал Бульдог, который производил впечатление знатока в области огнестрельных ранений, это было обычным результатом болевого шока и потери крови. Он же распорядился, чтобы Пудинга обязательно накрыли теплым одеялом и, как только он придет в себя, дали ему несколько ложек меда.
Саммер буквально не находила места, считая во всем виноватой именно себя. Приступ самобичевания прошел только с появлением Слейтера. Тот, выслушав сбивчивый рассказ о случившемся и задав несколько уточняющих вопросов, успокоил девушку, заверив, что предвидеть такой реакции чернобородого на желание помочь индейцу она совершенно не могла.
— Это я виноват, любовь моя, в том, что не прислал сюда людей для охраны. Но больше вы одни не останетесь.
Джек как приехал, так неотлучно и сидел возле Пудинга. Паренек открыл глаза лишь вечером.
— Мисс Саммер?.. — первым делом прошептал он.
— С ней все нормально. Со всеми все нормально, — поспешил успокоить его Джек мягким голосом.
— Он… он обидел ее?.. — тревожно спросил Пудинг. — Ранил… ее?
— Нет. Не беспокойся, малыш. Все обошлось.
— Я должен был… Нужно было взять ружье.
— Это не обязательно бы помогло. Ты вел себя молодцом. В самом деле. Ты защитил мисс Саммер.
— Что… Где… этот?
— Он мертв. Сэди застрелила его из того старого ружья, что оставалось здесь в качестве сигнального на случай тревоги.
— Сэди сделала это… Молодец.
— Да. Она тоже вела себя как надо.
Пудинг закрыл глаза, его беспокойно метавшиеся по одеялу руки успокоились. Джек дотронулся до покрытого легкой испариной лба паренька и, облегченно вздохнув, откинулся на спинку стула. Жар у раненого начал спадать, а это означало, что дело пошло на поправку.
А Джон Остин был буквально очарован индейцем, который так ослаб от жажды и голода, что остался сидеть, прислонившись к стене дома. Мальчик не отходил от апачи, принося ему воду и еду. Однако индеец сделал всего несколько глотков, а к еде и вовсе не притронулся. Это обстоятельство особенно удивляло Джона Остина.
— Его желудок сузился после долгого голодания, — объяснил Бульдог. — Ему можно сейчас есть лишь самую малость. Иначе все выйдет назад, и бедняге станет только хуже.
Сидя рядом, мальчик внимательно разглядывал все, что было на индейце: от мокасин и отделанных бахромой кожаных брюк до стягивающей волосы повязки. Через какое-то время он попытался заговорить с апачи, но тот не ответил ни на один вопрос и даже не пошевельнулся. Тогда Джон Остин взял палочку и принялся рисовать на земле. Индеец заинтересовался. Правда, выражение лица его практически не изменилось, но он посмотрел на рисунки, а когда мальчик поднял голову и улыбнулся, кивнул головой.
К вечеру силы начали возвращаться к апачи. Он несколько раз вставал, пробовал напрягать мышцы и даже немного ходил, довольно быстро, впрочем, возвращаясь к дому и усаживаясь на прежнем месте. Его пони и лошадь чернобородого отвели в загон. Труп убитого вынесли за ограду и закопали.
Когда стало смеркаться, снова приехал Слейтер. Он подошел к индейцу, сел, скрестив ноги, возле него и заговорил на языке апачи.
— Я тот, кого ваши люди называют Высокий Человек.
Индеец посмотрел на него, ни в коей мере, казалось, не удивившись.
— Меня зовут Бермага. Я знаю тебя, Высокий Человек, — ответил он.
— Здесь ты — среди друзей. Оставайся до тех пор, пока не наберешься сил.
Джон Остин переводил ошеломленный взгляд с одного собеседника на другого. Слейтер может говорить с индейцами на их языке! Непременно надо и ему этому научиться. В маленькой хитрой головке уже созрел план. Сейчас, конечно, он не станет докучать Слейтеру, но потом…
— Я останусь ненадолго, но скоро уеду, — сказал Бермага гортанным голосом. — Мои люди сейчас в горах. Белый человек напал на них и увел наших юношей и женщин. Я ищу мою сестру.
Он смотрел на Слейтера с безмолвной скорбью, когда сообщал это. Ни один мускул не дрогнул на его будто высеченном из дерева лице.
— Много ваших людей было похищено?
— Два воина и одна женщина, с тех пор как ушла одна луна.
— Те люди, которые напали на вас, — мои враги. Я не допущу, чтобы они разгуливали на моей земле. Я прослежу за этим. К тому же я должен обеспечить, безопасность наших женщин.
— Я не помню, как мы ехали сюда, — сказал индеец, наклонив голову так, что рассыпавшиеся волосы обнажили кровавый рубец. — Пони привез меня. — Он приложил ладонь к груди.
Слейтер понимающе кивнул.
— Я скажу моим людям, чтобы беспрепятственно пропустили тебя в горы, когда ты захочешь. Оставайся здесь, брат, до тех пор, пока не почувствуешь себя достаточно сильным, и обязательно скажи, когда соберешься уезжать. Я пошлю еды в подарок твоим соплеменникам. Кстати, ты должен взять коня твоего обидчика.
Индеец посмотрел на красавца скакуна, стоявшего в загоне рядом с его пони. Повернувшись опять к Слейтеру, он внимательно заглянул ему в глаза, затем кивнул:
— Твоей женщине, той, у которой глаза как горные цветы, я обязан жизнью. Я — ее должник.
— Если ей чего-то надо от тебя и твоих соплеменников, так это прежде всего дружбы, — серьезно сказал Слейтер.
Индеец снова кивнул головой и посмотрел в сторону уходящих за горизонт холмов.
Пудинг пролежал в кровати на кухне четыре недели. Первые дни кто-нибудь обязательно сидел возле него. Саммер настояла, чтобы Сэди с Мэри ночевали в ее комнате, а сама перебралась на чердак к Джону Остину. Джек, приехавший строить новое общежитие, жил пока в сарае. Втроем они дежурили у постели больного поочередно. Женщины всячески ублажали и баловали Пудинга. Сэди беспрестанно угощала парнишку его любимыми пудингами и куриным бульоном. Саммер в любую свободную минуту читала ему самые интересные книги. Больному все это страшно нравилось. Джек даже начал ворчать, что, дескать, тот уже больше притворяется больным, чтобы подольше поваляться в постели.
Настроение Сэди, когда она узнала, что Слейтер выделил людей для их охраны, заметно улучшилось. К тому же окружающие считали ее чуть ли не героиней, а мужчины подчеркивали свое восхищение и поддразнивали, показывая, что страшно боятся ее рассердить. В результате Сэди стала такой же жизнерадостной и веселой, какой была до визита Трэвиса. Она решила, что пора рассказать кому-нибудь об его угрозе и ждала только подходящего момента.