Мы молчали, лежали рядышком и трогали друг друга. Вскоре Рафи, после выпитого коньяка и вина, задремал, упираясь щёчкой мне в грудь. Я обняла его, закинув ногу на бедро и просунув руку под его рыхлый животик, и улыбнулась. Такой горячий, большой, приятный, мягкий. Мой.
====== План ======
Наутро мы проснулись в объятиях друг друга. Рафи поцеловал меня, держа за руку. Мы стали собираться на работу. Пока он находился в душе, я хозяйничала на кухне. Думаю, на завтрак нам пока хватит тостов с ветчиной и сыром, яичницы, и надо всё-таки доесть вчерашние булочки, а то правда жалко, если зачерствеют. Через минут двадцать Рафаил вышел из душа в халате, и спросил:
— У тебя перекиси не найдётся?
— Сейчас, а что такое? Поранился?
— Вроде как, — он повернулся полубоком и приспустил халат.
На спине красовались глубокие царапины, из некоторых сочилась кровь. Я неловко поджала губы.
— Господи, извини, я не хотела.
— Всё нормально, мне только кровь остановить.
— Ноют?
— Немножко.
— Садись, я обработаю.
Я достала с полки перекись, ватку, и стала проходиться ею по царапинам Рафи, виновато вздыхая. Они были глубже, чем обычно бывают после бурной ночи. Закончив, я обняла его, сложив руки на пузечке и чмокнув в щёчку.
— Извини.
— Всё хорошо, я же сказал, — улыбнулся Раф, гладя мои руки. — Могу я задать один вопрос?
— Конечно.
— Тебе всё ещё не противно меня касаться?
— Рафи, — улыбнулась я, льня к нему. — Ну конечно нет. Ты же такой… такой… ну зефирка настоящая, как мне может быть противно?
Он слегка покраснел. Затем шустро усадил меня на свои колени и обнял.
— Когда ты меня трогаешь, это так странно… я должен стыдиться, а мне нравится чувствовать твои руки на своём теле.
— Ты не должен стыдиться себя. Ты красивый статный и горячий.
— Ага, — усмехнулся он. — Я воплощение сексуальности.
— Именно! И сейчас это воплощение сексуальности будет кушать, и не будет стесняться, потому что оно очень красивое и очень-очень милое.
— Тебе прямо нравится меня смущать, да?
— Немного.
Мы завтракали, настраиваясь на работу и планируя по дороге заскочить к Рафаилу, чтобы он форму забрал. Мне очень не хотелось после такого хорошего утра погружаться в атмосферу убийств, особенно после того, что я увидела вчера. Помимо угнетённости, скорби и вины я испытывала страх. Мне не нравится видеть это всё, я не хочу, но должна. Надо. Рафи, видя моё приунывшее лицо, взял меня за руку и решил перевести тему. Он ласково улыбнулся.
— Как ты рычала?
— А? — не поняла я, подняв на него глаза. — В смысле?
— Ночью. Как ты это делаешь? Почти как настоящий зверь.
— Спасибо конечно, — смутилась вопросом я, — но мне неловко. Это как-то само по себе вырвалось, я даже не поняла, как у меня получилось.
— Почему тебе неловко? Это заводит.
— Ты серьёзно?
— Более чем. Ты когда рычишь, ты такая… такая… — он, видимо, стал это вспоминать, судя по задумчивой улыбке. — Такая дикая, неудержимая, страстная… как тигрица.
— Рррррафи, — прорычала я, дразня его, встав над коленями и обвив шею руками. — Мой милый Ррррафи.
— Что ты творишь? — он прижал меня к себе.
— Дррразню тебя.
Гранде глянул на часы.
— Осталось только полчаса.
— Целых полчаса. — томно протянула я, гладя его по щеке. — Мой сладкий, вкусный, моя пррррелесть.
— Ну всё, иди сюда, — Рафи схватил меня, спуская с себя халат.
Через сорок минут мы двигались в сторону участка. Шли мы пешком, ведя непринуждённую беседу. Раф заскочил домой переодеться, попутно словив мои похотливые взгляды. Говорит, что пялится, когда пуговки формы у меня на груди натягиваются, а сам новую не просит, чтобы ровно то же самое происходило с его животом. А потом точно будет ворчать, что я на него неприлично смотрю во время диалогов с коллегами. Ну а что я сделаю? Мне животик жалко, ему и так в рубашке тесно, так ещё и ремень давит. Так и хочется подойти и освободить это сладкое брюшко от гнёта полицейской формы и обласкать. Заодно и отругать хозяина за то, что он так измывается над несчастным пузечком.
В участке мы нехотя разошлись по кабинетам.
— Я в обед зайду, — пообещал Рафи.
— Буду ждать, дорррогой.
Он что-то шикнул, незаметно щипнул меня за ляжку и довольно услышал мой тихий визг, а потом скрылся. Вредная аппетитная булочка. Накажу и съем.
От лица Сэма
Примерно к полудню я нагрянул в участок, прискакав на вороном коне. Всю ночь мне снились кошмары после ужаса, что был в доме. Нужно будет помочь их родственникам с похоронами, люди не должны умирать такой зверской смертью. Сначала я хотел зайти к Софе, проведать, как она там, но меня не пустили. Сказали, что к ней сейчас пришли. Видимо, родственники убитой семьи. Решив не настаивать, я поплёлся к Рафу. Как ни странно, я ещё не встретил Джета. Обычно он шарахается по коридорам, указывая всем и вся на их место. Ну да ладно, пёс с ним. Секретарь по имени Фил сказал, что шериф не занят, и я могу заходить. Я для приличия постучался и вошёл. Рафа я застал сидевшим за документами.
— Привет, — сказал я, закрывая дверь.
— Мгм, — ответил он мне, что-то сосредоточенно читая. — Проходи.
Я сел в кресло и вздохнул.
— Ещё не отошёл от вчерашнего? — брюнет отложил бумаги и устремил взгляд ко мне. — А ведь я говорил, не смотри.
— Говорил, — согласился я. — Но сейчас я к тебе пришёл с одной мыслью.
— Философской?
— Просто неописуемо философской. Я тут подумал, может, стоит всё-таки ещё раз, как и три года назад, устроить ловлю на живца? Пойти в лес, привязать овцу или поросёнка, и ждать, а потом поймать убийцу.
Рафаил поджал край губ. Вздохнул.
— Мысль конечно градообразующая, уверен, Платон, Сократ и Аристотель дружно херачат сальто в гробах, но я не могу заставить людей идти на верную смерть. Я не командую армией людей, которым платят за их смерти, я только шериф захолустного городка в лесах. Здесь и без моей помощи каждую ночь случается резня. Всем страшно, и копам, и мирным жителям, да даже тем же свиньям и овцам. У каждого из моих подчинённых есть близкие люди, которые будут рыдать на похоронах, когда засада не удастся. Знаешь, я соврал, я могу их заставить пойти и отдать свои жизни. Но что будет с их семьями и друзьями? Никто не хочет умирать, Сэм. И я не вправе упрекать их в трусости.
Я молча выслушал его. Рафаил прав. С этой стороны я как-то не думал. Действительно, стражи порядка — такие же люди, которые хотят жить. Бесчеловечно вот так брать и тащить их на бойню. Мне даже стало немного стыдно. Тут ворвался сынок мэра.
— Мы сделаем так, как он сказал, — произнёс он, показывая на меня.
— Вы подслушивали? — прикрыл глаза Раф.
— Не твоё дело, пухляш. Человек пришёл к тебе с хорошей идеей, а ты отказываешься только потому, что не хочешь смерти полицейских? Да будет тебе известно, что они сами выбрали эту работу. Им тоже платят за то, чтобы они умирали. В том числе и тебе. Поэтому делай то, что делаешь всегда — используй рот для пережёвывания пончиков и бургеров, а не для отговорок.
Рафи обиженно на него посмотрел. Блин, только не снова.
— Я не буду в этом участвовать.
— Нет, будешь. Ты прямо сейчас заткнёшься и будешь делать то, что я скажу, иначе ты крупно пожалеешь о том, что родился здесь.
— Я и так сейчас об этом жалею.
— Вот и чудно, теперь завались.
К нам стремительно примчалась Софит. Вид её был, мягко говоря, напряжённым. В глазах был ужас и паника.
— А, и она! — добавил Бэнсон. — Детективу тоже не мешало бы поучаствовать в спасительной операции.
— Что случилось? — спросил её я.
— Там… там…
— Так, спокойно, — к ней подошёл Гранде и взял за плечи. — Что такое?
— Т-там… я…
Раф посадил её в своё кресло, а сам пошёл к ней в кабинет. Бэнсон увязался за ним, а я остался наедине с дрожащим детективом. Через пару минут оба вернулись. Рафаил принёс какие-то снимки и бумажки, кинул их на стол и опустился рядом с Флейм, роясь в нижних ящиках.
— Где-то валерьянка была, — бубнил он. — Сейчас дам.