– Добрый вечер, фрау Таня, – нежно прошелестело над ухом.
Ух ты, и как это он умудряется издавать столь потрясающие звуки, практически не раскрывая рта? Это, надо понимать, высший пилотаж. В ответ на мое восхищение, на мой разинутый корытом рот, Адонис улыбнулся еще шире и сексуальнее и… прошел мимо.
Я в стремлении бежать следом – все-таки гипнотизирует, искуситель, – проводила его взглядом, повернула голову и нос к носу столкнулась с человечком. Я чуть не выпустила из рук велосипед.
Человечек оказался чуть ниже меня ростом, щуплый и неприметный, с бесцветными волосами и бесцветными глазами. Какой-то сивый. И одет он был сиво, в тертые серые слаксы и блекло-голубую, с голубиным отливом рубашку. И щетина на щеках у него была сивой, сивой и клочкастой, не набравшей полную силу из-за молодости и недостатка гормонов. Плюс ко всему человечек неестественно изгибался в области таза и опирался на палочку, тоже сивую. Все чистенько и опрятно, даже трехдневная щетина, даже инвалидная трость, но от этого не менее сиво. Весь из себя неприметный-пренеприметный – очень постараешься выглядеть незаметным, и то так не получится, – а сивые глаза смеются, щедро выплескивая наружу волны веселья, делясь радостью. Он искренне потешался, раскусив мою ошибку.
Курт? Но это никак не мог быть Курт, никоим образом. Я пока не в маразме и прекрасно помню, что мой сын называл брата Агнет красивым, а со вкусом у моего мальчика все в порядке. Я растерянно огляделась по сторонам, в надежде, что Оливер где-то недалеко и поможет мне разобраться в ситуации. Оливера на горизонте не наблюдалось.
– Они поехали вокруг озера, я разрешил Агнет, – успокоил меня завораживающий слух баритон.
Я почувствовала, как лицо заливает горячая волна. Наверно, даже уши у меня стали фиолетовыми от стыда. И во рту пересохло. Инстинктивно я выставила велосипед вперед словно щит.
– А я вот такой. Курт, – абсолютно спокойно произнес некрасивый человечек, и в этот же момент мой стыд исчез, как и не было. А казалось бы, должен был разгореться с новой силой.
Я заметила, что у Курта удивительно неправильной формы голова – яйцом, или даже дынькой, и отметила про себя, что это невероятно симпатично и очень ему идет. Курту было где-то около двадцати, может быть чуть больше. Мальчишка. Он мужественно ждал, пока мне не надоест бесцеремонно его разглядывать, и только обезоруживающе улыбался. Эта детская улыбка могла очаровать и обмануть кого угодно, в отличие от однозначной, во все тридцать два белоснежных зуба, секс-ухмылки прошедшего мимо Адониса.
Не попадай под его обаяние, Таня! Ты здесь с другой целью, прямо противоположной. Или он уже начал тебя гипнотизировать?
Я должна была срочно отвести взгляд, верное средство избежать гипноза – не встречаться взглядом с гипнотизером. Так, по крайней мере, советовали знатоки из Всемирной паутины. А еще мне необходимо было его о чем-нибудь спросить, но все вопросы вылетели из головы. Кажется, я хотела узнать у него про гипноз… Нет, я хотела узнать что-то про своего сына… Нет, я что-то думала про Расти Мюллера…
– Фрау Таня, может быть, мы прогуляемся до озера? Я забыл дать Агнет денег, а там продают мороженое.
– Да, конечно, – я вышла из оцепенения. То ли вышла, то ли не вышла. За этим голосом я готова была идти, как сказочная гамельнская крыса за дудочкой Крысолова. Вот только велосипед мешал. Как-то странно будет выглядеть наша прогулка: я верхом, а мой спутник рядом, изогнувшись, припадает на палочку.
– Велосипед, если хотите, можно оставить вон там, там есть стойка для велосипедов, – подсказал Курт.
Мысли он читает, что ли? Я поставила в стойло своего верного коня, мы двинулись вперед, и мне не пришлось задавать никаких вопросов, Курт сам принялся говорить. Сначала о природе и погоде, потом о себе. Я постепенно привыкла к его голосу и даже смогла трезво оценить информацию.
Курт учился на последнем курсе медицинского факультета университета Бремена. Занимался студенческой исследовательской работой, большей частью теоретической, уже набрал достаточно материала для диссертации. В Германии многие студенты-медики начинают писать диссертацию еще в университете, потом у врача первой ступени будет слишком много работы и мало времени. Еще он параллельно изучает экономику и юриспруденцию, потому что мечтает в будущем открыть собственный практис, а собственник должен быть грамотным хозяйственником.
– Сколько же вам лет, Курт?
– Скоро двадцать шесть, никто не дает. – Курт засмеялся приятным, как бы извиняющимся смехом. Можно было подумать, что таким образом он просит прощения за то, что невольно ввел меня в заблуждение.
Я повернула голову и пристально вгляделась в его лицо. И первое впечатление, что Курт еще совсем молод, оказалось ошибочным, из уголков глаз его резво разбегались в разные стороны короткие морщинки.
Мы как раз вышли к озеру, когда на нас налетели на велосипедах раскрасневшиеся от быстрой езды Оливер и Агнет.
– Смотрите не передавите народ, малышня, – с умильной гримасой на лице сказал Курт.
Странное дело, Оливер ничуть не обиделся на «малышню», мне он не позволяет так себя называть.
– Возьмите деньги на мороженое. – Курт достал из нагрудного кармана бумажку в десять евро и протянул Агнет.
Я тоже было полезла в карман, но Курт спокойно остановил:
– Не надо, сегодня очередь Агнет, Оли покупал в прошлый раз.
Я и не знала, что у них все по очереди, что был прошлый раз. И никто не спросил моего разрешения на мороженое для Оливера. И я, странное дело, ничего не возразила и не стала выяснять. Только завистливо отметила, с каким обожанием смотрит на хромающего, надломленного посередине Курта мой сын.
Оседлав велики, дети унеслись в направлении лотка с мороженым, и мы вновь остались вдвоем.
– Вы о чем-то хотели меня спросить, фрау Таня? – попробовал помочь мне Курт.
И я спросила. Я так спросила, что и во сне не приснится. Не иначе как этому взрослому хромому юноше ведомы заповедные точки, нажатие на которые позволяет отключать сознание. Если не сознание, то чувство меры и такт точно.
– Курт, скажите, мой сын считает вас красивым, почему? Вы же сами понимаете… Вы что-то ему внушили про себя? Загипнотизировали?
Вот ужас-то! Таня, ты взрослая женщина! Мать! Тебя родители учили приличному поведению. Хоть бы вопрос по-другому сформулировала. Будто последняя хамка. А мне ведь, положа руку на сердце, меньше всего хотелось сейчас обидеть Курта.
– Дети. Странные существа. В чем-то инопланетяне, – медленно, вроде что-то обдумывая, отозвался Курт. Он, казалось, ничуть не обиделся, даже и не думал. Он будто обрадовался моему бесцеремонному вопросу. – Они и в Шрека влюблены. Тоже не красавец, как вы считаете?
– Курт, извините меня, я не должна была… Само как-то вырвалось… – принялась оправдываться я.
– Что вы, ничего такого предосудительного вы не сказали, – успокоил со смехом Курт, задорно ковырнув палкой землю. – Мне даже приятно. Честное слово. Разве лучше было бы, если б вы шли рядом и думали: «Он такой страшненький, инвалид, что же дети в нем находят?» А вы признались, что ваш сын считает меня красивым, и мне это нравится.
– Нравится? – Мои брови на мгновение покинули насиженные места и улетели вверх. – Во мне или в детях?
Таня, а тебе не кажется, что ты с ним кокетничаешь?
– В вас. И в детях. Мне нравятся дети своей непосредственностью. И нравятся взрослые, похожие на детей.
Это я-то похожа на ребенка? Нет уж, дорогой.