Старик тяжело вздохнул и покачал седой головой.
– Скоро зовсим никого не залишиться, як стари-то все помруть.* (Скоро совсем никого не останется, как старые-то все помрут.)
– Чего он говорит? Я смотрю, ты его понимаешь. Нестор, небось, заставил хохляцкий выучить? Жена должна знать родной язык мужа, – заржал Димка.
– Нужно было и тебя заставить, как зама, – улыбнулась Настя. – Нестор не говорил дома по-украински. Когда я была маленькая, мы часто ездили на Украину отдыхать. Выучила многие слова, когда мы играли с местными детьми. Дети друг у друга быстро учатся.
– Ишь, ты, – ухмыльнулся Димка. – Как вы тогда-то еще не встретились? Вы бы, наверное, прямо тогда головы бы потеряли, – он засмеялся, но глаза были грустные. Настя тоже улыбнулась.
– Сюда мы не ездили.
Она вздохнула. И Димка тоже вздохнул.
– Ви, не дружина його? А це, напевно, дитки? * (Вы, не жена его? А это, наверное, детки?)
– Да, жена, – кивнула она.
– Як вин зараз поживае? Чого ж не приихав з вами? (Как он сейчас поживает? Чего же не приехал с вами?).
– Он… Нестор умер, дедушка, – сказала женщина. Голос ее едва заметно дрогнул.
Старик погрустнел. Горестно покачал головой.
–Ох, життя-життя стари живуть, а молодих господь до себе забирае.* (Ох, жизнь-жизнь старые живут, а молодых господь к себе забирает.)
Димка достал сигареты, предложил деду. Тот взглянул и махнул рукой.
– Не, баловство одне. И не зрозумиеш, чого куриш. У мене свий табачок, а не ця незрозумила трава. (Не, баловство одно. И не поймешь, чего куришь. У меня свой табачок, а не эта непонятная трава).
Мужчины закурили. Старик предложил попробовать «своего табачка». Димка сделал затяжку, глаза у него выпучились и он сильно закашлялся. Старик рассмеялся заливистым, молодецким смехом. Все остальные тоже развеселились. Гошка хохотал, хватаясь за бока и приседая. Димка, прокашлявшись и вытерев навернувшиеся слезы, тоже присоединился к всеобщему веселью.
– Ох, забористый табачок у тебя, дед! Я думал все, помру от одной затяжки.
Дед долго еще посмеивался в седую бороду.
– Може самогонки? Пом'янути Нестора, – предложил он. Димка с опаской покосился. Дед засмеялся улыбнулся и махнул рукой. – Не, самогонка чиста як сльоза. П'еться легко и не помитиш. Правда в ноги б'е. Сидиш, п'еш, начебто тверезий. А встаеш з-за столу и не можеш йти.* (Не, самогонка чистая как слеза. Пьется легко и не заметишь. Правда в ноги бьет. Сидишь, пьешь, вроде трезвый. А встаешь из-за стола и не можешь идти).
– Переведи, толмач, – обратился Димка к Насте, – а то дед на тот свет отправит со своими угощениями.
Настя перевела.
– Нет, дед, мы за рулем. Давай, лучше мы тебя коньячком угостим. Помянуть ведь и коньячком можно.
На коньячок дед согласился. Но рюмку накрытую кусочком ржаного хлеба наполнил все же самогоном.
– Нестор, поки тут жив самогонку пив. Нияких ось цих пляшок иноземних не було. Яуж йому самогону наллю. Вин не сильно пив. Так зи святом, з хлопцями молодими иноди. Хороший хлопець був.* (Нестор, пока здесь жил, самогонку пил. Никаких вот этих бутылок иностранных не было. Я уж ему самогону налью. Он не сильно пил. Так, по праздникам, с ребятами молодыми иногда. Хороший парень был).
Выпили не чокаясь. Старик принес сало, вареную картошку, хлеб, огурчики с огорода, лук. На свежем воздухе, пропитанном запахом меда, травы, даже пыли деревенской дороги, все казалось необыкновенно вкусным. Димка отдал оставшийся коньяк старику. Дождавшись, пока остальные отошли к машинам, он достал из кармана деньги и протянул несколько купюр.
– Вот, возьми дед. Жизнь у вас здесь, судя по всему не сахар. Пригодятся тебе.
– Спасиби, синку. Дай тоби бог. Хороша у Нестора дружина и дитки хороши, славни. Шкода, що так вийшло. Теж дити сиротами залишилися. Як вин и сам був.* (Спасибо, сынок. Дай тебе бог. Хорошая у Нестора жена и детки хорошие, славные. Жаль, что так вышло. Тоже дети сиротами остались. Как и он сам был).
– Да, дед, – сказал Димка, не вполне уверенный, что понял сказанное полностью, но догадавшись об общем смысле слов старика. – Хорошая семья. Им его не хватает. И нам, его друзьям, тоже.
–
Сразу за селом начиналось поле. Огромное, бескрайнее как море. Посреди колосьев и трав шла дорога. Они отошли от села метров на пятьсот. Настя шла, прижимая к груди, небольшую урну. Когда они остановились, сойдя с дороги в густую траву она открыла ее и подняв высоко руки осторожно начала переворачивать. Ветер легко подхватывал содержимое и нес над степью, все дальше и дальше.