– артминдивизион;
– отдельная разведывательно-самокатная рота;
– отдельная саперно-подрывная;
– рота связи;
– зенитно-пулеметная рота.
Две тысячи шестьсот человек в промежутке между двумя опорными пунктами – Кневицы и Беглово, – а это всего лишь пять-шесть километров поля.
Впрочем, метель не помогла…
Когда рассвело, бригада устроилась на дневку…
– Шевцов, что у тебя с креплением?
– Не только у него, сержант, – откликнулся ефрейтор Коля Норицын. – Почитай, пол-отделения маются. А то и полроты. А стало быть, и полбригады.
Заборских ругнулся про себя. Несмотря на морозную зиму – в феврале до минус сорока двух доходило, – болота так и не замерзли.
Десантники проваливались до самой воды – сами здоровяки и груз у каждого полцентнера.
Сначала думали идти в валенках. Хотя днем и припекало уже по-весеннему, ночью мороз трещал, опускаясь до двадцати пяти, а то и тридцати. Но потом комбриг приказал идти в ботинках. А крепление по ботинку скользит, сволочь, и начинает по сухожилию ездить вверх-вниз. Некоторые уже пластырями потертости заклеивают.
– Все живы? – подошел комвзвода, младший лейтенант со смешной фамилией Юрчик.
– Так точно, товарищ командир! – козырнул Заборских. – Только вот…
– Знаю, – оборвал его комвзвода. – Решим этот вопрос. Пока отдыхайте. Костры не разводить. Не курить. Паек не трогать.
– А как тогда отдыхать? – спросил кто-то из десантников.
Млалей обернулся на голос:
– Можешь посрать сходить. Только бумаги тебе не выдам. Так что пользуйся свежим снежком. Вот тебе и развлечение.
Отделение тихо захихикало. Тихо, потому что все, в немецком тылу уже…
– Воздух! – сдавленно крикнул кто-то.
С северо-запада донесся басовитый гул.
Через несколько минут, едва не касаясь макушек деревьев, над бригадой проползли три огромных самолета.
– Транспортники… – вполголоса, как будто его могли услышать пилоты, сказал Юрчик.
– «Юнкерсы»? Полсотни два? Да, товарищ младший лейтенант? – спросил его самый мелкий в отделении – семнадцать лет, почти сын полка! – Сашка Доценко.
– Да, немцы их тетками кличут…
Последняя «тетушка» уже уползала дальше, в сторону Демянска, как вдруг раздался выстрел, второй, третий!
– Бах! Бах! Бах!
«СВТшка»!
А самолет так же величаво удалился. Как будто бы и не заметил…
– Кто стрелял?! Кто стрелял, твою мать?!
– Писец котенку, срать больше не будет… – меланхолично сказал Шевцов.
Вокруг забегали, засуетились люди.
Минут через пять к командованию бригады потащили провинившегося.
Заборских зло посмотрел на провинившегося косячника. А потом повернулся к своему отделению:
– Стрельнут сейчас паразита. И поделом. Чуть всю бригаду не спалил, урод. Ты, Доценко, скажи-ка мне – кто такой десантник?
– Десантник есть лучший советский воин, товарищ сержант!
– А что значит лучший?
– Значит самый подготовленный в плане стрельбы, рукопашного боя, знания уставов…
– И?
– И дисциплины, а также морально-политической подготовки!
– Молодец, Доценко! Оружие в порядке?
– Обижаете, товарищ командир!
– Немец тебя как бы не обидел.
– Я немца сам обижу, мало не покажется!
Заборских покачал головой:
– Сомневаюсь… Покажи-ка оружие.
Доценко протянул «светку» настырному, как казалось, командиру отделения.
А в небе опять загудело.
– Суки! – чертыхнулся кто-то, когда над лесом пронеслась тройка «Юнкерсов». Но уже не толстых «теток». А лаптежников-пикировщиков.
Правда, в пике они не заходили. Начали, твари, работать по площадям.
Мелкие бомбы сыпались горохом. То тут, то там – бум! бум! бум!
Один особо близкий разрыв накрыл сержанта Заборских снегом, крупицами земли и мелконькими щепочками.
Хорошо, что не видели, куда бомбить, твари!
И так два часа! Одна тройка улетит, другая прилетит! И с места не двинуться…
– Расстрелять к чертовой матери дурака! – орал Тарасов. – Не успели в котел войти – уже потери! Сколько?
Командир бригады резко повернулся к подошедшему начальнику медицинской службы.
– Девятнадцать убитых. Двадцать шесть раненых. Тяжелых десять, товарищ подполковник.
– Урод! – Тарасов схватил за грудки невысокого белобрысого десантника. – Ты понимаешь, что натворил? Два взвода вывел из строя. Два взвода! Из-за таких, как ты, вся операция под угрозой срыва.
Парень только хлопал белесыми ресницами.
– Расстрелять!