Глава четвертая
На удивление солнечно было в Лондоне, когда я уезжала. Город замыслил свести в могилу возлюбленного моего папеньку, но, исполнив жестокую свою затею, вновь ублаготворялся великодушием. Я питала к Лондону неприязнь, сама тому удивляясь, ибо всю жизнь любила столицу; однако же, когда поезд отходил с Ливерпуль-стрит, а в окно, ослепив меня, ворвалось солнце, я сочла, что город этот бессердечен и неправеден, — он был точно старый друг, неизвестно почему оборотившийся против меня, и мне не терпелось с ним распрощаться. В ту минуту я полагала, что смогу всю жизнь провести в довольстве, ни единожды больше не узрев Лондона.
Напротив меня сидел молодой человек моих лет, и, хотя с посадки мы не обменялись ни словом, я дозволяла себе то и дело бросать на него украдчивые взгляды; он был весьма привлекателен, и как я ни старалась сосредоточить внимание на полях и крестьянских домах, пролетавших мимо, глаза мои вновь возвращались к его лицу. Он напомнил мне Артура Кавена, вот в чем подлинная истина. На въезде в Колчестер я заметила, что спутник мой сильно побледнел, а глаза его наполнились слезами. На миг он зажмурился, вероятно надеясь сдержать поток соленой влаги, но, едва снова открыл глаза, несколько слезинок скользнули на щеки, и он отер их платком. Поймав мой взгляд, он ладонью провел по лицу, и мне отчаянно захотелось спросить, все ли с ним благополучно, не хочет ли он поговорить, но, какова ни была его сердечная боль, какая беда ни лишила его власти над чувствами, делиться ими он не желал; едва поезд тронулся, молодой человек встал и, смущаясь своей явственности, перешел в другой вагон.
Разумеется, оглядываясь назад, я понимаю, что в ту неделю строила прожекты неблагоразумно и сгоряча. Шок держал меня в тисках, за семь кратких дней вся жизнь моя обрушилась; мне надлежало утешаться работой, школой, маленькими своими подопечными и даже обществом дам, подобных миссис Фарнсуорт и Джесси, но я опрометчиво замыслила бросить все то, что знала с детства, покинуть улицы в окрестностях Гайд-парка, где играла малышкой, и Серпентайн, что по сей день напоминал мне о Фонарике, и извилистый лабиринт переулков, что приводил меня из дома в знакомую классную комнату. Я отчаянно желала перемен, однако можно ведь было раздвинуть шторы в темной спальне наверху, где лишились жизни оба моих родителя и маленькая сестра, распахнуть окна, проветрить, впустить добрый, честный лондонский воздух, подновить комнату, вернуть ей уют, превратить в обиталище жизни, а не смерти. Все это я оставляла в прошлом, уезжала в чужое графство — и для чего? Учить неизвестно сколько детей в семье, которая, предлагая мне место, даже не прислала никого со мною познакомиться. Глупая девчонка! Могла ведь остаться. Могла жить счастливо.
В Стоумаркете лондонское солнце сменил холодный ветер, что задувал в поезд и немало меня угнетал; к вечеру, когда поезд добрался до Норвича, ветер стих и опустился густой туман, желтушное марево, вновь напомнившее мне о доме, который я так тщилась забыть. Когда поезд приблизился к вокзалу Торп, я вынула из чемодана письмо, полученное утром накануне, и раз в десятый его перечла.
Годлин-холл,
24 октября 1867 г.
Уважаемая мисс Кейн!
Благодарю за Ваше обращение. Ваша квалификация приемлема. Вам предлагается место гувернантки согласно условиям, указанным в «Морнинг пост» (номер от 21 октября). Вас ожидают вечером 25-го, пятичасовым поездом. У вагона Вас встретит Хеклинг из Годлина. Прошу не опаздывать.
Искренне,
Снова перечтя письмо, я отнюдь не в первый раз отметила, сколь своеобразно оно составлено. Писали как будто наспех, снова не упомянули, сколько детей будет под моим присмотром. И кто такой этот «X Беннет», не дописавший «эсквайр» к фамилии? Джентльмен ли он или, быть может, заведует обедневшим хозяйством? Чем он занимается? Ни малейшего намека. Поезд подкатил к перрону, и я вздохнула в некоторой тревоге, однако вознамерилась быть сильной, что бы ни сулило мне будущее. В последующие недели это решение сослужило мне добрую службу.
Я сошла из вагона и огляделась. В густом сером тумане ничего не было видно, однако другие пассажиры куда-то шли, и я, решив, что отыщу выход, если последую за ними, тоже зашагала; позади загрохотали двери вагонов, и свисток сигнальщика оповестил об отправлении поезда в обратный путь. Кто-то пробежал мимо, торопясь успеть в вагон, и, вероятно, не разглядев меня в тумане, одна женщина столкнулась со мною, выбив чемодан у меня из рук и уронив свой багаж.