– Читаю разное, кое-что занимательно, увлекаться же особенно нечем.
– А Достоевский? «Преступление и наказание»? Вижу, вижу, вы читали.
– Перелистывал. Прежде читал, а сейчас решил еще раз… убедиться.
– И что?
– Да ничто… Пустяк… Зачем сперва целую философию заворачивать, а потом какую-то старуху убивать? Старуха ведь совершенно не Наполеон. Даже не губернатор. Этот Раскольников – обычный разбойник. Тоже ведь не Наполеон. Я таких навидался. Поклоны справно бьют, да лоб крестят, каются, грехи свои ничтожные замаливают.
– То есть, вы полагаете, что если Наполеон, так рубить его топором разрешено? Грешить с великой целью можно? А так, по мелочи, не стоит?
– Наполеон тут просто к примеру. Ежели этот Наполеон народ угнетает и мучит, так чего же с ним миндальничать?
– Ну, если Достоевский вам не по вкусу, Чехова почитайте.
– Кое-что прочел. Тоскливо. Да еще и врет ваш Чехов. Вот про революционера написал. А революционер там какой-то квелый, таких не бывает.
– Так уж и не бывает?
– Ну, случаются, так они и не задерживаются. Зачем про такого писать? Это вроде поклепа получается. А вам нравится этот Чехова рассказ?
Тут Петр Петрович вынул портсигар и собрался закурить.
– Ох, простите, – сказал Иван Егорович. – Прошу вас, не курите здесь, пожалуйста. Запах, знаете ли. Давно хотел вас попросить, да как-то не довелось. Мы так редко и коротко с вами видимся.
– Об уюте заботитесь, – холодно сказал Петр Петрович и, пряча портсигар в карман, откинул голову на спинку кресла.
Ивану Егоровичу показалось, как прежде Наде, что теперь круглые темные глаза Петра Петровича глядят на него сверху вниз, хотя сидел тот в кресле чуть ниже, чем Иван Егорович у себя за столом.
– Не вижу ничего дурного в уюте, – возразил Иван Егорович.
– Кроме того только, что девять десятых народа русского его лишены.
– Это не делает мой уют порочным. Если я заслужил этот уют, так почему же мне им не пользоваться?
– А вы уверены, что заслужили? – наседал Петр Петрович.
Иван Егорович подумал, усмехнулся.
– Нет, я не совсем уверен. Тут отца моего главные заслуги, царствие ему небесное. Он был водопроводных дел мастер. Приехал в Петербург из Швеции, основал свое дело, работал, всем был нужен, хорошо зарабатывал, родил десятерых детей, всех обеспечил, выучил. Все они, как вы изволите выражаться, живут в уюте. Трое – доктора, двое – военные, сестры замужем тоже за приличными людьми…
– Счастье эксплуататоров, – сказал Петр Петрович. – Уют угнетателей.
– Помилуйте! Отец мой добился всего своим трудом. Братья мои также живут своим трудом, да и я тоже никого не эксплуатирую!
– Неправда. В общем раскладе, на круг – многих, про кого вы вообще ничего не знаете. Через деньги. А поближе гляньте-ка. Ваша Алевтина, ваш Макар. Кто они, как не ваши рабы?
– Я их нанял, я им плачу. Они служат, понимаете! А меня нанял институт, он мне платит жалованье…
– Ваше жалованье раз в сто больше, чем у рабочего.
– Но я получил образование и знаю раз в сто больше, чем ваш рабочий! Мне платят за знания. Я учу студентов, они станут образованными людьми, России будет польза… И вот что я вам скажу, уж простите, но пока ведь и вы пользуетесь моим уютом! Уют – приют.
– Это верно. Только получилось это потому, что деваться-то вам от меня некуда.
Иван Егорович удивленно воззрился на Петра Петровича.
– Кажется, не мне, а именно вам деваться некуда, – произнес он с усмешкой. – Куда вы пойдете, если я откажу вам от дома?
– А выгнать-то вы меня не можете, – поддразнил его Петр Петрович, – потому не можете…
– Могу! – перебил его Иван Егорович. – Но не собираюсь, успокойтесь. За вас просили! Просили люди, которых я знаю давно. И уважаю.
– А вот их-то вы и боитесь, – подхватил Петр Петрович. – Не посмеете им отказать.
Иван Егорович оторопел и долго смотрел на Петра Петровича.
– С чего вы взяли, – наконец сказал он.
– Да уж знаю, знаю. Слыхал-с. Ваши неблаговидные прошлые поступки могут, скажем так, оказаться распубликованными.
– Не было таких поступков. Это сплетни.
– Вы же пребывали в нашей партии. А теперь вы где? Вы – отступник, предатель. Кто вас уговорил? Кому выгодно, чтобы вы, человек известный, отреклись от идеалов?
– Да, я не хочу убийств! Но цели партии я разделяю! Пишу для партии. Публично не отрекался. И никого не предавал!
– Никого лично, возможно. Вы предали дело.
– Вы наглец! Если бы предал, так вас здесь и близко не было бы!
– Это вы грехи замаливаете, откупаетесь. Пока придется вам потерпеть. Хоть вы меня не любите.
Петр Петрович встал и направился к выходу.