— Что угодно? Ну, так возьмите карамельку: пусть во рту будет сладко.
В его ожиревшей фигуре как-то странно сочетался богатый крестьянин и услужливый приказчик. Но все знали, что за его слащавой любезностью кроется та же самая черствая жестокость и ненасытная жадность, что и у его брата, только у того она вся на виду.
Аксели отвечал на приветствия лавочника настороженно. Он не любил этого сюсюканья и двусмысленных намеков.
— Да-a... Хе-хе... Аксели опять ждет невесту. Та-ак, та-ак... Хе-хе... Надо каждый вечер немного подогревать... Дело хорошее. Когда молодая девушка к этому привыкнет, ее потом и медом не корми... Хе-хе... Да, а не надо ли вам хорошей пшеничной мучки? У меня имеется американская.
— Не надо.
Аксели сказал это деревянным голосом. Он старался сдерживать свое возмущение и не замечать оскорбительных для Элины намеков.
Лавочник ушел к себе. Коскела были плохими клиентами. И правда, Юсси ненавидел магазин так же, как свою больную спину.
— Вот уже огольцы сопливые бегают в лавку что ни день. Рожи вымазаны лакричей, хоть на кусок хлеба не хватает...
Лакрица была для Юсси олицетворением всего того никчемного, что принес с собой в деревню магазин, однако он так и не научился правильно называть эту ненавистную ему черную пасту.
А вот и Элина. Аксели помахал рукой и пошел ей навстречу. С первого же взгляда он заметил в ней что-то необычное. Она не смотрела ему в глаза, лишь поглядывала искоса. Аксели подумал, что она недавно плакала.
— Что с тобой?
— Ничего... Со мной ничего. Пойдем.
Чувствуя себя довольно беспомощным, Аксели оставил расспросы. Они пошли к озеру. На дороге им встретились Ани и Илмари. Дети пастора тоже вышли погулять вечерком. Илмари учился в старшем, выпускном классе и обходился с Аксели уже без прежней простоты. Само собой получилось, что с этого лета Аксели перестал говорить ему «ты». Илмари иной раз еще говорил ему по привычке «ты», но чаще старался употреблять неопределенную форму обращения. И вообще теперь он уже не был тем непоседливым и буйным «попенком», каким его знали с детства. Правда, непоседливым он оставался по-прежнему. Ему не нравилось в деревне. Он бродил по всей округе, не находя себе места. Из любопытства набивался даже в компанию к Кустаа-Волку—рыбу с ним ловить. Но Кустаа обдал его фонтаном таких ругательств, что, рассказывая об этой стычке родителям, Илмари и половины их не мог произнести вслух. Он походил Лицом на мать, но ее черты в нем обрели мужественность.
Ани исполнилось четырнадцать лет. Платья ей шили еще короткие, так что видны были икры ног, обтянутые толстыми чулками. За плечами висела большая соломенная шляпа, завязанная под подбородком шелковой ленточкой.
Они оба уже поздравляли Аксели в пасторате, но теперь, впервые увидев его вместе с Элиной, снова стали их поздравлять. Илмари внимательно оглядел Элину, и на мгновение в нем проснулся прежний озорной «попенок». Он одобрительно подмигнул Аксели. Ани сделала книксен и произнесла очень правильно, выговаривая старательно каждое слово:
— Поздравляю и желаю большого счастья.
Аксели заметил, что поздравления вызывали у Элины лишь слабую вымученную улыбку. Они пошли дальше. Аксели сказал что-то о молодых господах, но она отвечала ему совершенно безучастно.
— Ну, скажи же, что с тобой?
— Ничего...
Но когда они сели на свою старую лобастую скалу, нагретую за день солнцем и еще теплую, несмотря на прохладный вечер. Аксели настойчиво сказал:
— Ты какая-то не такая. У вас что-нибудь случилось? Какие-нибудь вести от Янне или...
Плечи Элины начали вздрагивать, голова упала на руки, и сквозь плач она едва выговорила:
— Это правда... что ты... что ты был... женихом Ауне?
Вот оно! Удар, которого он давно опасался, его тайная мука, темная мысль, которая не давала ему покоя! Аксели спросил с деланным удивлением:
— Женихом? Кто тебе сказал такую чушь?
— Ауне... сама... сказала... что... что могла бы выйти за тебя... если бы только захотела... Все врут... И Оскар и ты....Айно Мэкеля тоже рассказывала. Скажи, правда это?
Аксели с окаменевшим лицом смотрел на озеро. Тяжело переведя дыхание, он хотел что-то сказать, но Элина взглянула на него глазами, полными слез, и вдруг вскрикнула:
— Я знаю... это правда... Молчи... молчи...
Аксели обнял девушку, но она стала царапаться, гневно шепча презрительные слова и сдерживая рыдания. В смущении он выпустил ее и схватился за голову.
Выплакавшись, она спросила с горьким любопытством: