— Осмелюсь ли просить, Кививуори? Не побрезгуйте хлебнуть из нашей бутылочки.
Он, конечно, не брезговал. Но когда угощавший вслед за тем начинал излагать шепотом свое дело, взгляд Янне становился непроницаемым.
— Так, значит, насчет аренды... Заявление передано в комиссию. Если бы вы, Кививуори, посмотрели этак немножко с моей стороны...
— Конечно, мы сделаем все возможное. Но ведь я пока лишь секретарь и не имею решающего голоса.
Проситель покорно благодарил и за это обещание, как будто перед ним был невесть какой важный господин. Столь же покорно Янне потом подходил к Санни и говорил, вздыхая:
— Да-а... Что это за человек там увивается около отца?
Затем еще две-три фразы произносились по-шведски, не из хвастовства, а потому, что они не предназначались для окружающих.
Молодые супруги ушли в Кививуори, не дожидаясь конца вечера. Шумный праздник не интересовал их. Простившись тихонько с наиболее уважаемыми гостями, они исчезли. Вдвоем шли они деревенской дорогой в предутренний час светлой Ивановой ночи. Позади остался праздничный шум, музыка, танцы и пьяные голоса. Но и на дороге они встретили двух пьяных, которым не сиделось на месте. Добродушно улыбаясь, Элина и Аксели выслушали до конца их непременные объяснения:
— Почему мы тут? Мы просто тут прохаживаемся и все. Мы ничего плохого не делаем и не желаем. Кто же себе враг? Видите, мы же совсем смирные. Ш-ш-ш... Вы не обращайте внимания. Но все-таки надо же еще раз проздравить.
Каждый пожимал руку мужу и жене по многу раз, пока те не вырвались и не ушли своей дорогой. Шум и гомон стихал позади, как вдруг один из пьяных весело и звонко заорал:
— Трам-та-ра-рам, ребята! Там меж елей сладкогласно струны кантеле звенели!.. Не так ли, ребята?..
Торппа Кививуори, облитая призрачным ночным светом, не дающим тени, встретила их безмолвием. Дверь была не заперта. Только в скважине торчала хвойная веточка, из тех, которыми устланы были ступени крыльца. Скрипнули широкие половицы в сенях, и они, осторожно ступая, вошли в горенку.
Элина последние две ночи ночевала в Коскела, так как ей приходилось задерживаться там допоздна, приводя в порядок свое новое жилище. Завтра ей предстояло переехать туда окончательно.
Снимая с головы миртовый венок, она сказала:
— Последняя ночь в этой комнате. Даже не хочется спать.
— Так и не будем спать.
Они разделись и легли. Лежа на спине, они шепотом говорили о свадьбе и о людях, которые веселились там. Говорили о пустяках, но это помогало отгонять сон. И то, о чем они говорили, никак не вязалось с настроением этой ночи и этого раннего утра. Шепот Элины журчал торопливо и подолгу, словно она боялась остановиться, Аксели же только успевал время от времени шепнуть одно-два слова, когда она переводила дыхание. Над дверью, на белых обоях стены, загорелся первый красноватый зайчик. Где-то закричали первые петухи.
Во дворе послышались шаги, и мужской голос запел на мелодию польки:
Хлопнула дверь, заскрипели половицы в сенях, и послышался укоряющий голос Анны:
— Креста на тебе нет... был на свадьбе дочери — и не мог не напиться!..
Элина и Аксели взглянули друг на друга и улыбнулись. Так же они встретили появление следующей пары. На этот раз пения не было. Зато злой шепот Санни долго не умолкал и после того, как кровать в их комнате перестала скрипеть.
Последним явился Оскар. Открывая дверь, он разговаривал сам с собой:
— Ох, сатана!.. Тут на каждой кровати спят в обнимку. Пойду-ка я лучше на сеновал.
Потом он стал шарить в кладовой, бранясь на чем свет стоит за то, что ничего съестного ему не оставили:
— Все начисто утащили в рабочий дом!..