Отношение Линна к многократно подчеркиваемой им в романе скупости Юсси сложное: он и подтрунивает над нею, и показывает ее объективную необходимость. В ответ на реплику Юсси: «А на чем же нашему брату экономить, как не на еде?» — следует замечание автора: «И он был прав. В те времена финский батрак не имел иного выхода». Потому-то и скупость Юсси, над которой подсмеиваются и односельчане, не является в их глазах настоящим пороком, ибо главным в человеке они, эти люди труда, считают умение и желание трудиться, а Юсси, как замечает Линна, «славился как работник, сравняться с которым было честью для каждого».
За иронией Линна по отношению к скупости Юсси кроется понимание автором этой черты как доведенной до своего крайнего выражения объективной особенности мелкособственнической психологии крестьянина, имеющего перед собой лишь два пути: превращение в кулака или окончательное разорение, «...мелкое производство, — писал В. И. Ленин, — рождает капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно...» [27]
В изображении характера торппаря Линна полемизирует со многими видными финскими писателями прошлого и настоящего столетий. Например, по вопросу о религиозности торппаря.
Такие известные писатели, как романтик Рунеберг и реалист Пяйвяринта, считали религиозность, веру в божественное провидение основой характера финского торппаря, опорой и залогом успеха его труда. Линна очень тонко показывает, что при всем уважении «образцового прихожанина» Юсси к религии и пробсту религиозность Юсси скорее всего внешняя, не проникающая в глубину его сознания, хотя она и не имеет ничего общего с ханжеством. В изображении Линна религиозная «истовость» и покорность Юсси и, более того, даже старого пробста Валлена — не больше, как ставшая привычной для них в подобающей ситуации форма речи, поведения и, возможно, мысли, лишенная подлинного содержания и значения. «Изленившийся к старости пробст» машинально, не вникая, повторяет религиозные формулы и речения, как, не вдумываясь, воспринимает их Юсси, привыкший в своей суровой трудовой жизни надеяться не на бога и не на пасторское благословение, хотя он с готовностью принимает его, а лишь на себя, на силу своих натруженных рук. С тонкой иронией изображает Линна и не лишенную елейности и неосознанного лицемерия религиозность Анны Кививуори, противопоставленной в романе безбожнику Отто.
Полемизирует Линна и со многими признанными «специалистами» по торппарскому вопросу нашего столетия, такими, как Ф. Э. Силланпяя, И. Лехтонен, И. Кианто, изображавшими финских крестьян-бедняков безвольными, невежественными, весьма ленивыми полудикарями,— так, кстати, воспринимает их барон Магнус в романе Линна, — настолько униженными и забитыми, что им вообще не свойственно чувство социального протеста, как и сознание своего человеческого достоинства.
Герой Линна не имеет ничего общего с персонажами названных авторов, хотя он и малограмотен и задавлен непосильным трудом. Юсси Коскела — человек-труженик с развитым чувством собственного достоинства и ранимой гордостью. Он простоват, и язык его ворочается тяжело, но ум его по-крестьянски трезв и цепок, а в характере его много нравственной силы и чистоты, ставящей Юсси на голову выше многих образованных господ, щеголяющих изысканными манерами и умными речами. Многозначительна в этом отношении сцена похорон и поминок старого пробста, когда Юсси становится по-человечески стыдно за бестактность и бесцеремонность просвещенных столичных гостей.
Юсси Коскела действительно послушен воле своего хозяина — пастора, он не прекословит ему, не спорит. Но не потому, что не умеет или не хочет. Юсси не смеет, так как арендный договор с пастором связал его по рукам и ногам. Он боится быть согнанным с земли, потерять плоды многолетних трудов, разрушить, наконец, свою мечту. Юсси отнюдь не безропотен, но его возмущение и протест против беззаконных притеснений и беззастенчивой эксплуатации его труда заглушены, загнаны глубоко во внутрь, и Юсси позволяет им вырваться наружу лишь в узком семейном кругу. Тогда он находит для пастора и острое словцо, и язвительную, горькую насмешку: «Как бы не обанкротились господа... Что ж, моя спина еще одну господскую семью выдержит...»