Алма в ответ лишь тихонько засмеялась. Она смеялась от души, но почти беззвучно. Она ничего не стала говорить. Словно ей хотелось побыть наедине со своим счастьем. Смех ее всегда бывал таким простым и ясным, как родник идущей от сердца радости.
Его не замутили слова, которые Юсси, уже засыпая, произнес озабоченным тоном:
— Только вот как мы будем жить... без заработка?..
Алма не была легкомысленной, но она верила, что все будет хорошо. Жизнь не могла остановиться из-за появления на свет ребенка. Напротив, она была убеждена, что лишь тогда-то, собственно, и начнется настоящая жизнь.
Юсси и Алма порой узнавали, что говорят о них соседи. Однажды Алме рассказали, будто кто-то из женщин спрашивал у Отто, мол, есть ли у этой Алмы хоть какая-нибудь мебель. А Отто ответил:
— Есть у нее Юсси да дровокольный чурбан.
Алма не передала мужу этих слов, но стала просить комод для горницы. Первую ее просьбу Юсси не удостоил даже презрительной усмешкой, но Алма все настаивала, и его сопротивление слабело по мере того, как все очевиднее становилась беременность жены. Все чаще он стал робко справляться о ее здоровье и в конце концов согласился купить ей комод.
Таинственная могучая сила, скрытая в беременности, заставила Юсси склонить голову. Он испытывал страх, суеверный страх первобытного человека перед неведомыми силами, которым невозможно противостоять. Комод был его жертвой предстоящему событию, которое надвигалось, как лавина, стихийно, не считаясь ни с чьей волей, не подвластное никому. Алма получила комод, столяр получил деньги, а Юсси получил временное облегчение.
Зимой он отправился на заработки. У Кюля-Пентти рубили лес, и Юсси со своей Лийсой подрядился вывозить бревна. Между прочим, в ту же зиму умер Болотный Царь. У него пошаливало сердце, но он и слышать не хотел о том, чтобы лечь или позвать врача. Сердясь и бранясь, он гнал прочь сына, который уговаривал его поберечься, и сын, воспитанный в большой строгости, не посмел перечить отцу, хотя сам был уже в почтенных летах и давно вел хозяйство самостоятельно. Старик все вертелся на лесосеке, наблюдая за работами. Он расспрашивал Юсси о его делах и, слушая, одобрительно бурчал что-то.
— А кобыла-то твоя с брюхом!
— Так точно. Наконец-таки получилось, а то уж я четыре раза водил ее...
— Вот как. И женка тоже, я слышал?
— Точно... хе-хе... И с этой стороны, значит, тоже... да...
— Я летом зайду поглядеть.
— Приходите. А то пожалуйте хоть сейчас — в любое воскресенье.
— Я летом приду, как сказал.
Старик даже немного рассердился, что Юсси вздумал ему указывать. Но через два дня после этого разговора Болотный Царь умер. Он наблюдал за трелевкой и вдруг увидел, что какой-то молодой растяпа работник беспечно погоняет лошадь с грузом длинных, тяжелых хлыстов, которые трутся о соседнюю сосну, сдирая с нее кору.
— Смотри, молокосос, что ты делаешь! Или ты, дьявол, не научился лошадью править?
Старик сделал в гневе шаг-другой, но вдруг упал как подкошенный и тут же умер. С той поры Юсси любил говорить о покойнике:
— Нет уж, нынче таких людей мало осталось! Это был настоящий мужчина, из тех, кто поработал мотыгой да лопатой.
Коли на правду, так Юсси думал, что теперь остался лишь один такой человек.
Лийса действительно была жеребой, и Юсси ездил на ней осторожно, стараясь ее оберегать. Весь день он тревожился за лошадь, а вечером, возвращаясь с работ, беспокоился за жену: не случилось ли чего там. Открывая дверь, он был готов к любым неожиданностям, но каждый раз со вздохом облегчения убеждался, что опасения его были напрасны.
Это произошло только в первый день пасхи. Юсси, схватив шапку, бегом помчался в деревню, и губы у него были еще сладкими от мэмми[11], потому что он сидел за столом, когда вдруг начались схватки. Он бежал всю дорогу, однако, завидев жилье, все-таки пошел шагом.
К счастью, Прийта оказалась дома. Это была несколько мужеподобная женщина, неприветливая и крутая. Юсси при всем своем нетерпении обратился к ней с робкой почтительностью.
— Так что... Пожалуйста, Прийта, пойдемте к нам... и поскорее...
— Что там такое?
— Того... Я полагаю... уже вроде начинается. Пойдемте-ка сразу... а то как бы чего...
— Хм... Ты сядь, милок, остынь, отдышись... Из этих порот так быстро не выезжают.
— H-да... Хе-хе... Но только если вдруг что-нибудь...
— Когда схватки начались?
— Вот только что.
— Ну так чего же ты всполошился? Иди вперед, а я ид тобой. Успею.
Прийта и не думала торопиться. Юсси пошел домой. Дойдя до леса, он припустился бегом. Он видел, что на дороге тает снег и комья конского навоза выступили наружу. Лишь добежав до дому, он поднял глаза, словно спрашивая у стен, что происходит там внутри.