— Тпру-у... тпру-у-у!..
— Да! На коне он скачет!.. На коне скачет маленький мамин сыночек!.. Вилппу объезжает маленький мужичок... мамин маленький мужичок... маленький, милый мой наездник!..
Но вот проснулся Юсси — и все переменилось. Мальчугана снова уложили в корзину, где ему пришлось угомониться, а родители взялись за работу. Сначала дело шло туговато — еще не размялись после перерыва, но скоро втянулись и продолжали усердствовать с прежним напряжением и упорством. Время от времени Аксели, проснувшись, подымал крик, и Алма, бросив мотыгу, бежала к корзинке сына, чтобы дать ему грудь.
Юсси все рыл и рыл канаву, без устали, ритмично, как машина, и Алма, едва спрятав грудь под посконной рубахой, спешила обратно к своей мотыге. На ходу она потягивалась, расправляя спину, а глаза уже издали были прикованы к черенку мотыги.
V
Так и жили они отшельниками, несмотря на то, что дом их — Коскела — находился вблизи деревни. Если не считать дней отработки, Юсси почти не появлялся среди людей. Алма же — еще реже. Порою люди видели, как Юсси Коскела проезжал через деревню: то он ехал на мельницу с двумя-тремя мешками ржи, то еще что-нибудь вез на своей тележке. Деревенские ребята выбегали на дорогу, потому что за повозкой Юсси бежал жеребенок, а это всегда интересно.
— Как его зовут? — кричали ребятишки.
— Вилппу, — отвечал Юсси добродушно — внимание ребят было ему приятно.
А любопытный жеребенок, отстав, обнюхивал детей, фыркал и тряс головой, иногда даже давал потрепать себя по шее, но затем вдруг пускался наутек, вскидывая задом, чтобы укрыться под боком у матери. Вслед ему летел веселый визг детворы, а Юсси, подгоняя лошадь, улыбался по всю ширину своих давно не бритых щек.
Юсси с Алмой жили, не думая много о деревне, да и деревня не уделяла им много внимания. Изредка Прийтин Кустаа проходил мимо их поля. Он заметно возмужал, вытянулся, детинушка, но никакой работы по-прежнему не признавал. На скудные заработки Прийты купил он себе ружье, бродил с ним по лесам и постреливал дичь, не спрашивая ни у кого, начался ли охотничий сезон и в чьем лесу он стреляет. Порой проходил он шагах в тридцати от Юсси и Алмы, не говоря ни слова, плотно сжав губы, и тут же скрывался в лесу, словно его ждали там бог весть какие важные дела.
Деревенские новости доходили и до торппы Коскела, но Юсси с Алмой не тратили много времени на их обсуждение, сразу же определяя свое отношение ко всему. Вот, например, говорили, что одна из служанок родила ребенка — ну, ясное дело, иного от нее и ждать было невозможно. Барон получил из-за границы быка и двух коров. Кто говорит — из Англии, а кто — из Швеции. А самые осведомленные объясняют, что присланы-то они точно из Швеции, но порода их английская. А еще в поместье прибыл новый управляющий, тоже из Швеции. Он говорит, что все хозяйство имения — и земледелие, и скотоводство — надо налаживать заново. В деревне ходят об этом самые мрачные толки.
«Знаем мы эти новшества, вроде выдумки с пастбищами... Чтобы торппари не могли своих коров пасти нигде, кроме этой каменистой Адовой горы, где вырублен лес!.. Дескать, когда они пасутся в лесу, то губят молодые побеги... Уж, конечно... А сатана управляющий всюду ездит, шныряет, шпионит за каждым твоим шагом... Если и дальше так пойдет, то чем же все это кончится?..»
В Коскела не знали подобных тревог. Юсси с Алмой жили в дальнем углу пасторатских земель, будто сами себе хозяева. Пробст еще изредка наведывался посмотреть, как идут у них дела, но если Юсси заговаривал с ним о пастбище или о строевом лесе, старик только махал рукой. Для него все это уже не имело значения.
Но вот однажды подул северный ветер. Он дул весь день и лишь к вечеру утих. Всю ночь Юсси и Алма не спали. Под утро они увидели, что земля покрылась инеем, а над болотом колышется белый туман.
Юсси, как вкопанный, стоял посреди двора и все смотрел на поля. Алма не горевала о гибели ржи — ведь колоски еще только наливались. Да и что горевать? Слезами беде не поможешь. Алма привыкла не выказывать своих чувств, но когда она смотрела на Юсси, сердце ее обливалось кровью. Хоть бы сказал что-нибудь, а то ведь молчит! И Алма тоже не смела вымолвить ни слова. Не выдержав, она ушла в избу и все поглядывала на мужа из окна. И тут, наконец, у Юсси вырвались слова, которые она ясно расслышала даже в избе. Слова были все такие, как «сатана», «черт», «дьявол», «ад» и «тартарары».
Потом и Юсси вернулся в избу. Не говоря ни слова, даже не взглянув на Алму, он вошел и сел на кровать. Она видела его застывшее, искаженное судорогой лицо, глаза, уставившиеся на угол печи, и ей было жаль Юсси. Алма ждала, что он заговорит, но сама не решалась обратиться к нему. Наконец Юсси с горечью проговорил: