Отец отправился за сеном. Набрал по обыкновению большую охапку, но потом стал отбавлять понемногу, пока не пришлось опять добавлять. И каждый раз он внимательно оценивал ее на вес и на глаз. Уходя из конюшни, отец и сын на прощанье ласково шлепнули Вилппу по крупу. Конь торопливо оглянулся и снова с жадностью принялся за свое сено.
Они шли друг за другом след в след: впереди отец, сгорбленный, скособоченный, а позади сын. Этот шагал, как взрослый мужчина, небрежно помахивая рукавицами, подвешенными за ремешки на указательный палец. Так они вошли в избу.
Когда Юсси возвращался домой, они с Алмой, по твердо установившемуся обычаю, не обменивались ни единым < ловом, а только вопросительно глядели друг на друга, чтобы удостовериться, все ли обстоит по-прежнему. Затем Юсси вешал на место картуз. Обыкновенно он садился на скамью и долго молчал. Но на этот раз он, едва войдя, сказал как бы про себя:
— Отошел, значит.
Алма не удивилась. Судя по всему, они оба ждали этого.
— Когда?
— В три часа пополудни. Попросил, чтобы его посадили, сказал, что лежа не может вздохнуть. Они его подняли, а он вдруг повис у них на руках и помер.
Алма помолчала, а потом произнесла обычную фразу, которой люди утешают себя, стараясь стряхнуть с души тайный ужас перед смертью:
— Ему теперь лучше... отмаялся. Ведь какие муки терпел. — Затем добавила жалостно, по-женски: — Такой добрый был человек... И нам добро сделал... Царство ему небесное.
— Да... Как-то оно дальше будет?
— Может, так и пойдет по-старому? С чего ему меняться?
— С чего!.. Да с чего угодно. Контракт написан так, что он имел силу только при жизни Валлена. А новый пастор возьмет да и решит по-своему.
— Надо было все-таки поговорить с ним, когда вышло разрешение заключать контракты на пятьдесят лет...
— Я говорил, да он слушал с неохотой...
Действительно, несколько лет назад вышел закон, предоставлявший распорядителям церковных имений право заключать с торппарями арендные договоры на пятьдесят лет. Узнав об этом, Юсси просил пробста оформить с ним договор на такой срок. Но пробст, видимо, не желал переписывать контракта. Он твердил, что Юсси нечего беспокоиться. Это нежелание пробста объяснялось отчасти тем, что, как ему было известно, в приходском совете его и так уж упрекали за небрежное ведение церковного хозяйства. Поэтому он решил не связывать своего преемника долгосрочным контрактом, не надеясь получить одобрение приходского совета.
Юсси не отставал от него, но пробст и не возражал, даже как будто соглашался, однако оформление договора всякий раз откладывал. Когда же он слег, Юсси уже не смел приставать к нему со своей просьбой, так как это было бы все равно что напоминать пробсту о близкой смерти.
И вот теперь он остался без контракта и без всякого подтверждения своих прав.
Все же Алма просто по свойству характера была склонна верить, что все будет хорошо. А кроме того, она считала, что раз их хозяином будет священник, то им не нужно бояться несправедливости.
— Неужели служитель божий станет творить произвол?
— Кто их знает... хоть попов, хоть пономарей...
В тот вечер они больше не говорили об этом, но на сердце у обоих было тяжко. Когда мальчики затеяли было возню, отец так цыкнул на них, что оба прикусили языки. Тогда серьезный Алекси начал шепотом расспрашивать старшего брата, что же случилось. Из ответов Аксели у него в голове сложилась чудесная путаница, потому что его представления о пробсте и пасторате были столь же туманны, как и о смерти.
В Коскела спать ложились рано. Огня по вечерам не зажигали, так как в долгих сумерках весеннего вечера было еще достаточно светло, когда все ложились. Мальчики спали на одной кровати. Они еще некоторое время возились и шептались, пока не раздался ласковый, но не допускающий ослушания голос матери:
— Это вы так-то молитесь на сон грядущий! Неужели вам каждый вечер напоминать нужно?
Ребята пробормотали молитву и умолкли. Но Аксели долго не мог уснуть. Пробст ушел на небо. Но там он уже не такой, как был на земле. Нет ни черного до колен сюртука, ни белого воротничка под подбородком, ни штанов, выпущенных поверх голенищ. А вот палка в руке у него, наверно, и там есть. На небо уходит одна душа, и потом, вся одежа остается на земле. Душе полагается только белая рубаха и длинная борода да еще такие чудные башмаки из ремешков. Он видел картинки про небо и там все это было.