Патрик повернулся ко мне, и, когда он увидел мое лицо, недовольное выражение сменилось озабоченным. Должно быть, по мне было видно, что я готов броситься наутек.
– Эй, все хорошо?
Где-то наверху хлопнула дверь. В кухне зазвонил телефон.
– Я… – Загони панику поглубже. Играй свою роль. – Она не рада, что я вернулся, – проговорил я. Кажется, я подпустил достаточно жалобную нотку в голосе, чтобы он растрогался и в порыве чувств не заметил, что я не его брат.
– Нет-нет, – проговорил он с совершенно убитым видом – на такой эффект я даже не рассчитывал. – Дело не в этом, Дэнни. Просто… – Телефон все звонил. Патрик бросил взгляд за спину, на кухню – Николас и Миа все еще сидели там. – Николас, ты не мог бы взять трубку, пожалуйста?
Он положил мне руку на плечо и повел по коридору в гостиную. Там опустился на диван, выглядевший так, как будто на нем уже много лет никто не сидел, и я сел рядом с ним.
– Послушай, тебе нужно кое-что знать о маме. Она уже не та, какой ты ее помнишь. Это началось после самоубийства моего отца, но ты еще маленький тогда был, вряд ли запомнил.
Я постарался скрыть удивление. Я и не знал, что отец Лекс и Патрика покончил с собой. Вообще не знал, что он умер.
– Они уже несколько лет были в разводе, но все равно близко общались, поэтому для нее это был тяжелый удар, – продолжал Патрик. – Потом, не прошло и года, как ты пропал, и она совсем расклеилась. Несколько месяцев почти не вставала с постели. Наконец обратилась в реабилитационную клинику, и какое-то время дела шли получше, но потом твой отец попал в тюрьму, они развелись, и опять все стало плохо.
Я кивал и мысленно записывал все детали. Патрик избавил меня от долгих поисков информации.
– Я не хочу тебя расстраивать всеми этими рассказами, – продолжал он, – но нужно, чтобы ты понял, почему она так реагирует. Она очень тяжело переносит любые перемены, даже хорошие. А теперь, когда ты вернулся, она не знает, как быть со всем пережитым горем и виной. Для нее это непосильно.
Тем хуже для Джессики, но тем лучше для меня. Может быть, она меня и не подозревает вовсе, а если и подозревает, ее психическая неустойчивость мне на руку. Похоже, по-настоящему главные в этой семье – Патрик и Лекс, а они оба мне верят.
– Она придет в себя, – сказал Патрик. – Ей просто нужно немного времени и покоя. Просто не надо ее трогать, пока все это не уложится у нее в голове. Понял?
– Понял, – сказал я. Меня это более чем устраивало.
Кто-то кашлянул. Мы с Патриком обернулись и увидели в дверях Николаса. Никто из нас не видел, как он подошел.
– Кто звонил? – спросил Патрик.
Николас быстро перевел взгляд на меня, а затем снова на Патрика. Вместо ответа он сам спросил:
– Мама наверху?
Патрик кивнул.
– Лекс с ней разговаривает.
Николас хмыкнул:
– Супер. Так она никогда не выйдет.
Патрик строго посмотрел на него.
– Я разберусь, – сказал он и двинулся к лестнице. Оглянулся через плечо и добавил: – Миа, кстати, голодная, как волк, а в доме ничего нет.
Николас сменил Лекс, и она занялась ужином: сделала заказ в местном ресторане, и через час оттуда привезли немыслимое количество еды. Патрик скорчил ей недовольную мину, протягивая доставщику пару хрустящих сотенных из своего бумажника, но Лекс только плечами пожала.
– Мы же не знаем, что любит Дэнни, – сказала она.
Николас уговаривал Джессику через дверь минут двадцать, но она так и не вышла из комнаты, что было немного тревожно. Я-то думал, что любой матери хотелось бы поужинать с сыном, которого она не видела шесть лет, но, видимо, Патрик был прав – для нее это чересчур. Или она подозревает, что я не ее сын.
Ничего, пусть поверит еще только пару часов, а дальше уже неважно, все равно меня тут не будет.
Все остальные уселись за элегантный резной обеденный стол, стоивший, вероятно, больше, чем дом, где я вырос, и стали есть из пластиковых контейнеров филигранными серебряными приборами. Редко когда мне приходилось есть в такой неловкой обстановке, а при моем опыте это о чем-то говорит. На одну только Миа натянутая атмосфера в комнате никак не действовала. Она весело болтала, рассказывала мне о своей учительнице, о своей лучшей подружке, об уроках верховой езды, о щенке, которого страстно мечтала завести. Ей хотелось за время ужина успеть рассказать Дэнни обо всем, что происходило в их жизни без него.
– Я хотела бросить верховую езду, потому что мою подружку Дейзи лошадь сбросила, и она сломала руку, но мама сказала, если я буду ходить на занятия, то, когда мне будет двенадцать лет, у меня будет своя лошадка, потому что ей как раз столько было, когда дедушка купил ей лошадь…