— И что же делать?
— Сиди здесь тихо, не отсвечивай. Ты ж больной? Вот и болей, паря. В туалет захочешь — в окошко конец высунь и отлей. Не вылезай, плохо там. Ладно, мне пора, как бы не вспомнили, что я слишком долго гуляю.
Виктор не успел ни о чем спросить — послышался шорох и по пронесшейся по стене тени стало понятно, что Юрик куда‑то ушел.
Рогозин какое‑то время сидел смирно, поджав ноги, отрешенно смотря в одну точку и гадая, чем лично для него может закончиться эта неприглядная история? Однако в голову ничего путнего не приходило, все заканчивалось на «вернется Савельев и все разрулит». Но чем больше проходило времени, тем больше Виктор сомневался в возможности такого исхода: голоса «рыбаков» становились все пьянее, громче, требовательней. Послышались женские крики — вроде как испуганно орала Андреевна. Снова кто‑то выстрелил. Громко смеялись, кого‑то подбадривали, слышалось исполняемое хором пьяное «давай — давай — давай!»
На всякий случай Рогозин оделся и сложил в рюкзак все, что посчитал полезным. Поискал везде, но так и не обнаружил свои кроссовки и поэтому обулся в подошедшие по размеру чужие ботинки, совсем не боясь какого‑нибудь грибка.
Сел на свою кровать и стал прислушиваться к происходящему снаружи.
Потом голос Юрика снова внезапно спросил:
— Эй, альпинист, ты здесь?
— Что там происходит? — кинулся Рогозин на звук к той же правой стенке палатки.
— Плохое. Ты мне не верил про Улу Тойона, а он уже здесь. Андреевну изнасиловали четверо, аспиранту руку сломали и, кажется, ребра. У него кровь изо рта хлещет. Я сам спрятался в лодке. Они пьяные, думать плохо выходит. Скоро, однако, пойдут палатки грабить. Я слышал.
Рогозин молчал, потрясенный.
— Ты это, найди там нож, — продолжал говорить якут. — Потом дырку прорежь и выбирайся. Нужно уходить, пока нас не начали убивать.
— А Андреевна? Аспирант?
— А чем ты ей поможешь? Вместо нее под них ляжешь? Андреевну бабы бандитские уже увели. Водки нальют и напоят, переживет. Кирюха… не знаю. Плохо ему. Точно знаю, что вдвоем мы ничего им не сделаем, поэтому нам выбираться нужно. Наших предупредить. Кого сможем. Тогда только…
Пока Юрик объяснял план дальнейших действий, перечислял список необходимостей для побега, которые непременно нужно прихватить, несколько раз упомянув сигареты, Рогозин нашел нож — здоровенный тесак, — вспорол правый бок палатки, выбрался наружу вместе с наспех собранным баулом и здесь увидел якута.
Тот сидел на корточках и в правой руке баюкал левую, перевязанную какой‑то несвежей тряпкой.
— Болит? — спросил Виктор.
— Нет уже. Почти не болит. Я точки знаю специальные. Марфа научила. Нажмешь — и боль уходит.
— Акупунктура, — кивнул Рогозин.
— Ага, — согласился Юрик и хихикнул. — Акупунктура и промедол. Всегда с собой ношу.
Рогозину стало почему‑то смешно и тревожно. О промедоле он слышал как о сильном обезболивающем, но понятия не имел о сопутствующих обезболиванию побочных явлениях. А вдруг якут начнет глюки ловить? Или еще какой отходняк с ним приключится?
— Ты не бойся, я в норме, — заверил его Юрик. — Пошли к реке. Только тихо. По берегу до распадка доберемся, а там наверх, нужно Савельева с Доцентом перехватить.
Пока они пробирались к берегу, пока, согнувшись в три погибели, брели по колено в воде, спотыкаясь о камни и иногда проваливаясь в ямы по пояс а то и глубже, Рогозину казалось, что он диверсант в стане врага, что за ним следят десятки снайперов и стоит совершить одну единственную ошибку и можно попрощаться с жизнью. Таким осторожным он не был еще никогда прежде, даже когда приходилось рисковать, спускаясь с какого‑нибудь шестнадцатого этажа на разлохмаченной веревке, он не был таким аккуратным и подозрительным.
Вдруг Юрик выпрямился и сказал:
— Все, они нас не увидят. Пошли быстрее!
И добрый часть они карабкались куда‑то по скалам, цепляясь за корни деревьев, за хилую поросль травы, за редкие кусты, да буквально — за воздух! Пару раз из‑под подошвы ботинок выскальзывали камни, из рук выскальзывали ветки, Рогозин боялся за свою поврежденную ногу, но все обошлось. Они влезли на эту чертову вершину! Она почему‑то была совсем лысой — ни единого деревца, ни куста, ни травинки.
— Куда теперь? — крикнул Рогозин, стоя на карачках, вцепившись всеми четырьмя конечностями в скалу.
Под порывами ветра слова рвались и терялись в чистом воздухе, но Юрик услышал, махнул рукой в направлении от реки и странно скособочившись, побрел вниз.