— Сшить нужно, — сказал он якуту и тот бешено закивал, все еще держа в зубах щепу.
— Потерпишь?
И якут снова кивнул, на этот раз не так уверенно.
— Ладно, — вздохнул Рогозин.
Он еще раз посмотрел на оставшуюся от пальца кочерыжку и прикинул, как сшивать кожу.
— Промедол есть еще?
Юрик отрицательно покачал головой, в глазах его появилась какая‑то вымученная усмешка.
— Ну да, — сказал себе Рогозин. — О чем я спрашиваю?
Он полез в рюкзак, достал обычные нитки с иголкой, вдел нитку в ушко, завязал узелок, глянул на бледное лицо якута, предупредил:
— Больно будет.
На глаза ему попался раскладной стаканчик.
— Вот и анестезия, — хмыкнул Рогозин.
Он щедро ливанул в стакан из фляги, и, хотя Юрик тянул к стакану руку, опрокинул спирт себе в рот. Вкуса не почувствовал, на языке осталось послевкусие чего‑то сладковатого, а в голодном желудке появилось ощущение жжения.
— Мне тоже дай, Витька, — вытащив изо рта деревяшку, попросил якут.
Второй наполненный стакан Виктор протянул приятелю и содержимое его быстро исчезло под жидкими усами Юрика.
— Ну вот, теперь я понимаю, почему хирурги всегда бухие, — хмыкнул якут, отдышался, занюхал рукавом выпитое и вновь сунул в зубы импровизированную капу.
— Только плохие хирурги всегда бухие, — уточнил Рогозин. — Такие вроде нас с тобой.
Он сел перед якутом, так что тот оказался за спиной, вытянул перед собой трясущуюся и непослушную руку приятеля и принялся за шитье.
На удивление шилось быстро и ладно. Примерно так в голодном студенчестве Виктор зашивал прохудившийся башмак — без эмоций и особых переживаний, он просто делал то, что было нужно делать. А то, что выглядела культя — немного кровоточащая, обожженная йодом — поначалу страшновато, его беспокоить перестало почти сразу. Просто кожа, которую просто нужно сшить.
Алкоголь наполнил мозг какой‑то веселой решимостью и Виктор вновь ощутил то почти забытое чувство, которое заставляло его пускаться во все тяжкие: кураж, желание сделать что‑то никому недоступное…
— Симпатично получилось, — пьяно хмыкнул Рогозин, когда шестью перекрестными стежками стянул рану над костью. — Хоть в учебник по выживанию фотографируй.
— Уф, — за спиной такой же пьяный Юрик выплюнул деревяшку. — Перевязать нужно.
— Тесак нужно было продезинфицировать, — поздно напомнил себе Рогозин. — Обойдется, наверное?
— Перевяжи, а? — Юрик тянул слова. — В моем рюкзаке бинт был. Только вокруг запястья перевязку зафиксируй, чтоб не свалилась.
Рогозин оглянулся на приятеля и заметил, что тот вот — вот и свалится в обморок: щеки его приобрели серый оттенок, глаза бессмысленно блуждали, а на лице расплывалась бессмысленная, блаженная улыбка.
— Шок, — сам себе объяснил происходящее Рогозин, дважды хлопнул Юрика по щекам, добавил: — Ты, это… Не вздумай здесь сознание терять. Нам еще с твоим Улу Тойоном воевать.
— Перевязывай, — уже почти нормальным голосом сказал якут.
Кажется, упоминание об иррациональном ужасе совершенно привело его в чувство.
— И про Улу Тойона в его местах лучше не говори, — попросил якут. — Не надо.
— Как скажешь, паря, — подмигнув ему, ответил Рогозин, завязывая симпатичный узелок на бинте. — Пошли что ли?
Они поднялись на ноги, и якут повел Рогозина по намеченному маршруту. Сам Виктор даже не старался запоминать дорогу, потому что ему было абсолютно безразличны все направления — он так и не научился отличать одну сопку от другой.
Так шли почти час, когда откуда‑то справа раздались далекие крики.
Они остановились и Юрик поднес к своему оттопыренному уху ладошку. Послушав, пожал плечами:
— Не разобрать, но, кажется голос знакомый. Это кто‑то из наших.
— Так пошли, чего мы стоим?
— Не торопись, паря. Это где‑то рядом с алтарем кричат. Страшно мне туда топать.
— Если здесь останемся, точно ничего не сделаем, — напомнил ему Рогозин.
Алкоголь придал ему решимости и прежний слюнявый лентяй в нем уступил место деловитому авантюристу, ищущему приключений и действия.
— Покажи мне, куда идти, я один пойду, если ты боишься.
— Один ты не пойдешь, паря, — возразил якут. — Я не боюсь. Просто делать все нужно… правильно. Понимаешь?
— А то!
— И торопиться — неправильно, — рассудил Юрик. — Сейчас торопиться — очень неправильно.