— Куда пойдем? — Рогозин рассчитывал, что дальше он поплывут на лодке.
— На объект, дурилка, — ответил дядя Вася. — Иначе скоро в рыб превратимся. Мне — от жабры совсем ни к чему. А там тепло, сухо. Аптечка есть и кое — какие продукты. НЗ. Как раз для нашей ситуации. По реке сейчас идти все равно нельзя, дальше пороги, побьемся. Так что, путь у нас с тобой один.
Рогозин вспомнил рассказ старика о целом бассейне крови с остатками людей и его передернуло от брезгливого отвращения.
— Может, здесь переждем? — Рогозин показал подбородком на кривенькую избушку с покрытой мхом крышей.
— Нет, Витька, здесь переждать не можно, — покачал головой старик. — Просто поверь мне. Сейчас, еще минуту и пойдем. Здесь недалеко.
Тяжело вздохнув, дядя Вася поднялся с кряхтеньем и скрипом, Виктору даже на какой‑то миг показалось, что он вот — вот рассыплется истлевшей трухой, но ничего страшного не случилось.
Уже во второй раз Рогозина вели в это мрачное подземелье. К нему словно сходились все дороги в этом краю. Теперь Виктор точно знал, что некоторые из них ведут отнюдь не в Рим.
— Там спокойно, — чуть — чуть прихрамывая при каждом шаге, объяснял дядя Вася. — двери толстые, надежные.
— Что в пещере произошло, дядь Вась? — вдруг вспомнил Рогозин. — Как вы спаслись?
Старик остановился, зло сплюнул себе под ноги, его лицо стремительно стало наливаться кровью — то ли от ярости, то ли от стыда.
— Каком кверху!! Не помню я!
Видно было, что он раздражен, но постепенно успокаивается.
Когда он снова пошел, то был уже совсем спокоен.
— Извини, парень, нервы. Помню, как все стрелять начали. Сначала вроде ты стрелял? Потом, когда мы все палить начали, кажется, Юрка подстрелили. Геша этот толстый или капитан второй, не которого мы несли, а тот, что в пещере оставался…
— Виталий?! — Рогозин даже опешил. — Он же — «ни бэ, ни мэ»?
— А он ничего и не говорил, — упрямо продолжал дядя Вася. — Схватил «Байкал», да как начал во все стороны лупить… Того, второго‑то капитана, сразу в клочья. Потом снаружи эти полезли. Вот здесь‑то и началось! Баба эта визжит — ажно уши закладывает, стрельба как в гвардейском тире перед первенством округа, эти уродцы лезут… Я тебе скажу, такого насмотрелся.
— А собака? Атас?
— Маламут‑то этот? — переспросил дед. — Была собака. Только в пещеру она не сунулась. Это я уж потом ее увидел, когда наружу вырвался мимо четырехрукого. А рядом с ней начальник ваш стоял, лыбился, скотина. Я еще в селе понял, что с ним что‑то не так. Потому и отказался.
Рогозин отлично помнил, почему на самом деле отказался от работы дядя Вася, но настаивать на правде не стал — куда важнее было узнать, что сталось с Юриком, Гешей и остальными.
— И что дальше?
— А дальше, — протянул старик, останавливаясь у обычной скалы и что‑то выискивая на ее поверхности, — дальше появились еще люди. Сашка — Три пальца знаешь?
— Ага.
— Шепелявого?
— Знаю!
— Вот они и пришли. И с тыла в девять стволов на всю эту пакость и наехали. С ними еще люди были из ваших, пещерных, но тех я плохо знаю. Только из‑за них мне и удалось наружу выскочить.
— Так наши победили? — обрадовался Рогозин. — Может, и Юрик жив?
— Не знаю, — пожал плечами дядя Вася. — Я ведь как рассудил? Там непонятно как и чем дело закончится, а начальству положено знать о том, что здесь происходит? Положено. И если вся эта катавасия у пещеры собралась, то, стало быть, путь по реке теперь свободен и нужно обязательно уходить, — он вынул из сапога какой‑то трехгранный штырь с насечками и сунул его в расселину. — Вот я к лодке и рванул, пока они между собой там разбирались.
Рогозин смотрел в затылок этого человека и думал, что никогда бы не смог оскотиниться до такой степени — бежать с поля боя, бросив всех. И думал Виктор еще, что не об информированности какого‑то далекого начальства болела голова у дяди Васи, а только лишь за собственную шкуру.
— Как же так, дядь Вась? — спросил он. — Там же все. Там же Юрик, Геша, Шепа? Ты же мог помочь?!
— Мог бы — помог бы! — бросил старик, старательно не смотря в глаза Рогозину. — Сам‑то ты не больно‑то задержался?
— Я думал, что все погибли! Я упал, потом отдача! Я только внизу, под холмом на ноги встать смог! Пока в себя пришел, все уже закончилось! Потом по моему следу черный спустился… Я не знал, что кто‑то мог выжить!
Рогозину хотелось оправдаться, рассказать ход своих раздумий в ту злополучную минуту, вывернуться наизнанку — чтобы только о нем никто не подумал дурного, но по всему выходило, что оправдания ему теперь нет. Его карамультук мог сильно пригодиться тем, кто дрался с монстрами, а он в это время бежал, не чуя под собою ног!