Он качает головой.
— Я люблю учиться.
— Точно.
Я помню это в нем. То, как он облокачивался на парту в классе, его темно-русые волосы падали ему на лоб. Иногда кончик его языка высовывался из уголка рта, когда он сильно сосредотачивался.
Я сажусь прямо, вытягивая ноги из-под себя, потому что колени начинают болеть.
— Ответ на первый номер: все, что находится в списке хитов.
Клейн уставился на меня.
— Что? — спрашиваю я с вызовом.
— Ужасный ответ, — гримасничает он. — Нам придется немного поработать над твоим музыкальным вкусом.
Я прикладываю ладонь к груди, притворяясь оскорбленной.
— Мне нравится то, что мне нравится.
— Я добавлю в наш контракт «Расширить музыкальный кругозор Пейсли».
Я вздергиваю бровь.
— Тот, который ты подал в Департамент контрактов?
— Бюро контрактов, — поправляет он.
Я начинаю смеяться, но затем подавляю смех кашлем.
— Можешь посмеяться над моей шуткой, Пейсли, — его голос становится более хриплым, подбородок опускается в мою сторону. — Это разрешено.
О-окей. Нам нужно вернуться в нужное русло.
— Я запомню это на следующий раз.
Опустив взгляд на бумагу, я спрашиваю:
— Что было следующим?
Ему не нужно смотреть на бумагу. Он уже знает.
— Песня для караоке.
— Легко, — я откидываюсь на диванную подушку. — She's In Love With A Boy Триши Йервуд[xxxvi].
— Никогда о ней не слышал.
Мой рот крайне непривлекательно открывается в недоумении.
— Нарушитель. Контракт отменяется.
Клейн тянется за спину, достает две декоративные подушки и, воспользовавшись прозвищем, бросает их на ближайший стул. Он откидывается на диване и смотрит в потолок.
— Спой ее для меня.
Эм-м… простите? Я пою, но ужасно и только тогда, когда меня никто не слышит.
— Это жесткое «нет».
— Да ладно, Пейсли. Хуже меня никто не поет, так что ты уже лучше меня.
— Посмотри песню. Это займет десять секунд.
— Наверное, меньше, но я бы предпочел услышать, как ты ее поешь.
— Зачем? Чтобы ты мог взять эти знания и добавить их в свой небольшой арсенал боеприпасов?
Он поворачивает голову и смотрит на меня.
— Что?
— Я проболталась, что искала тебя в Интернете, а потом увидела, что ты мысленно откладываешь это на потом. По-моему, это называется «Джутовый мешок»[xxxvii]. И, — я расширяю глаза, глядя на него, — ты убедился, что сказал мне, что искать меня — это последнее, что ты хотел бы сделать.
Комментарий все еще остроумный.
Он садится, сгибает колено и ставит его между нами. Он такой большой, что занимает почти всю подушку дивана. С выражением полной серьезности он говорит:
— Я сказал, что это было последнее, что я хотел делать. Не то чтобы я этого не делал.
Уточнение попадает в цель.
— Ты меня искал?
Какое облегчение знать, что не только я была одержима. Тем, что между нами могло бы быть, если бы мы поговорили после того поцелуя или вообще во время семестра.
Его рука лежала на спинке моего дивана, и сейчас он сгибает ее, зажав нижнюю губу между двумя пальцами, обдумывая, как лучше сказать.
— Я искал тебя двадцать два раза. И каждый раз это было последнее, что я хотел делать, потому что я знал, что это приведет только к сожалениям.
Я повторяю его позу. Всего несколько дюймов разделяют наши колени.
— Сожаление? Ты имеешь в виду о критике истории?
Его ресницы длинные и густые, глаза сфокусированы на мне.
— Конечно, — медленно отвечает он, и я почти уверена, что это только часть правды.
— Мне придется помнить, что ты Мастер Слова. Я не привыкла обращать особое внимание на то, что говорят люди. Обычно слова — это слова, но с тобой…— я наклоняю голову, — у меня такое чувство, что это нечто большее.
— Слова — это все, — он говорит четко, в его тоне пульсирует сила. — Я готов выложить себя в социальные сети, чтобы получить шанс выпустить свою работу в мир. Свои слова.
— Но разве это не то, что ты уже делаешь с помощью своей книги? Пускаешь людей в твое сознание? В твое сердце? Это звучит гораздо беззастенчиво, чем публикации в социальных сетях.
— Они персонажи, — он постукивает себя по голове. — Я их придумал. Это выдумка. Все сходства с людьми, местами или вещами, как живыми, так и мертвыми, совершенно случайны.
— Спасибо, что напомнил о своих авторских правах. Нет, но серьезно, подумай об этом. Может быть, это поможет тебе смириться с идеей открыться публике в социальных сетях.
Я сижу прямо, взволнованная. Мне бы хотелось, чтобы Клейн был восприимчив к нашей маркетинговой инициативе или, по крайней мере, не презирал ее.
— Авторы вкладывают частичку себя в свои произведения, даже если пишут художественную литературу. Это похоже на то, что… книга — это сотканное произведение искусства. Как называются эти штуки? Сделанные, на ткацких станках?
— Гобелен.
— Точно, он. Как будто ты сидишь за ткацким станком и ткешь, — я изображаю этот процесс.
Он смеется.
— И ты вкладываешь микроскопические частички своей души в слова. На страницы. А потом отдаешь ее тому, кто возьмет книгу в руки. Ты не контролируешь это. Ты не знаешь, кто получит твою душу, вложенную в книгу, — мои плечи поднимаются, на секунду задерживаясь возле ушей, а затем опускаются. — Это не так уж сильно отличается от социальных сетей.
— Социальные сети показушные. Я это ненавижу.
— Не будь показушным. Мы говорили об этом. Будь непримиримо честным.
— Выкладывая посты о фальшивых отношениях с тобой?
— Да. Скажи всему миру, что это фальшивка, — я касаюсь его колена. — Только не говори моей сестре. Или ее друзьям. Или моему брату. Или моим родителям. Или моему бывшему.
— Даже не мечтаю об этом, — отвечает он. — Но ты не думала о том, что они могут каким-то образом наткнуться на мой аккаунт?
— Было такое. И я не думаю, что это может произойти. Платформа насчитывает два миллиарда пользователей. И хотя мы будем стремиться придать твоему аккаунту популярность и сделать его одним из тех, за чем стоит следить, это будет происходить в правильном пространстве и для правильной аудитории. Моя семья в эту категорию не входит, — в этом я уверена. Я поднимаюсь с дивана. — Мне хочется выпить бокал вина. А тебе?
Клейн качает головой.
— Я в порядке. Мне скоро на работу.
— Хочешь что-нибудь выпить? Воды? — я хлопаю ресницами. — Комбучу?
Он улыбается.
— Нет, спасибо.
Я указываю ему следовать за мной, он встает и идет за мной на кухню.
— Каково это работать в таком баре?
— Шумно, — отвечает он, подходя к моей коллекции кулинарных книг. — Ты готовишь?
Я отвечаю кивком, приподнимаясь на цыпочки и доставая с верхней полки свой любимый бокал для вина. Какая-то часть меня не возражала бы против того, чтобы Клейн подошел ко мне сзади и потянулся за бокалом. Будет ли он прижиматься ко мне спиной? Почувствую ли я, как его грудь вжимается в мои плечи? Я слишком хорошо помню, каково это — ощущать его горячую грудь под своими блуждающими руками. Неряшливо или нет, но мне нравилось, когда Клейн оказывался под моими ладонями.
Он остается на месте, и это хорошо. Ситуация и так может оказаться беспорядочной. Зачем подливать бензин в огонь?