— Еще несколько шагов, и мы будем там, — доносится снизу женский голос. — Вам придется потерпеть. Здесь нет туалета.
Слово «туалет» может быть равносильно ведру ледяной воды. Клейн поднимает голову с моей груди. Опускает руку. Его губы распухли. Я потираю пальцами свои губы, обнаруживая, что они в таком же состоянии.
Звуки под нами становятся громче.
— Если мы сейчас не спустимся, то здесь с нами будет компания, а мне сейчас не очень хочется находиться в тесном пространстве с людьми.
Клейн поворачивается к прямоугольнику, вырезанному в полу.
— Мне не особенно интересно находиться в маленьком пространстве с людьми вообще. После тебя.
Я спускаюсь по лестнице, и Клейн следует за мной, когда я добираюсь до последней ступеньки.
Женщина и двое детей стоят в стороне и ждут.
— Еще один человек спускается, — говорю я ей.
Она показывает мне большой палец вверх и нагибается, чтобы завязать ребенку шнурок на ботинке.
Лестница крутая, и мы спускаемся медленнее. Перелом ноги или что-нибудь похуже сильно бы подпортило наше пребывание здесь. Я все больше и больше начинаю хотеть выжать из этой поездки все самое приятное.
Мы достигаем низа, и Клейн выглядывает наружу.
— Гроза миновала. Нам пора идти. Твой отец скоро будет здесь.
Безудержное счастье исчезает с моего лица. Мои плечи поникли, придавленные невидимым грузом. Ужас охватывает меня, когда я вспоминаю текстовое сообщение, полученное незадолго до того, как я села на велосипед и поехала сюда.
— Я забыла тебе сказать. Мой отец отказывается ехать в дом, потому что мама там с Беном. Я сказала ему, что вместо этого мы встретимся с ним на ужине в «Пляжном клубе».
Клейн потирает затылок. Похоже, он хочет что-то сказать, но сомневается.
— В чем дело? — спрашиваю я, когда мы выходим из маяка на траву, влажную от дождя, осевшего на травинках.
— Твоя бабушка готовит на ужин ковбойские спагетти, а ты сказала, что это твое второе любимое блюдо после тако.
Мы добираемся до наших велосипедов.
— Ага.
Клейн проводит рукой по сиденью велосипеда, смахивая воду после дождя.
— Почему ты отказываешься от своего любимого ужина, приготовленного одним из твоих любимых людей?
Я делаю то же самое со своим сиденьем.
— Потому что мой папа не хочет видеть мою маму с ее парнем. Никто больше не вызвался с ним встретиться, так что…— пожимаю я плечами. — Полагаю, это сделаю я.
Сиенна и Спенсер просто вышли из игры, сказав, что не собираются подстраиваться под него. Я знаю, что могла бы сказать то же самое, но какая-то часть меня не позволит этого сделать. Неважно, во что он верит, я никогда не причиняла ему боль специально, и сейчас не стану.
Клейн смотрит на меня с мягкостью.
— Ты не должна.
Я смеюсь без малейшего намека на счастье.
— Нет, должна.
— Я понимаю, но Пейсли, — Клейн прижимает руку к моей пояснице. — Почему?
Из моего горла вырывается неловкое хмыканье.
— Клейн, я сказала почему три секунды назад.
Он медленно качает головой.
— Ты пересказала причину, по которой твой отец не захотел присутствовать на семейном ужине. Ты не сказала, почему ты согласилась пропустить одно из своих любимых блюд, приготовленное для тебя бабушкой.
Я смотрю на свои руки, сжимающие ручки велосипеда, костяшки пальцев побелели.
— Я не хочу заставлять отца видеть то, что он не хочет видеть.
Я знаю, к чему клонит Клейн, и не хочу следовать туда за ним.
— Так ты просто подстроишься под него?
— Клейн, пожалуйста, — мой голос срывается. — Я не могу, понимаешь? Я не могу принять все семейные отношения за одну неделю.
Клейн проводит теплой ладонью по моей спине.
— Мне не нравится, что ты пропустишь что-то особенное с бабушкой. Моя бабушка умерла, когда я был подростком, и я бы сделал все, чтобы снова испечь с ней сахарное печенье.
Я разбираюсь в беспорядке своих мыслей и могу только сказать:
— Я знаю, знаю. Я пол.
— Именно это ты сказала мне в тот первый вечер, когда мы снова встретились. Я решил, что ты была очень пьяна и поэтому так сказала. Но если только у тебя нет фляжки, спрятанной где-нибудь на теле…
— Возможно, — отвечаю я, на что он усмехается.
— Пожалуйста, помоги мне понять, что ты имеешь в виду, называя себя полом.
— Палома пыталась сказать мне, что я позволяю своей семье вытирать об меня ноги. Она назвала меня «полом», но хотела сказать «тряпка».
— В этом гораздо больше смысла, чем в том, что я думал.
— А что ты думал?
— Что ты психически неуравновешенная, но достаточно горячая, чтобы это оправдать.
Я высовываю язык в ответ на его шутку, и он обхватывает меня рукой, притягивая к себе.
— Ты не обязана быть тряпкой.
— Если я не перестану быть тряпкой, что они сделают?
— Если ты будешь продолжать быть тряпкой, что ты будешь делать?
Я никогда не задумывалась о том, что это делает со мной. Или о том, что уже сделало.
— Я просто хочу, чтобы все были счастливы.
Клейн заправляет прядь волос мне за ухо
— В ущерб своему собственному счастью.
— Я не знаю, как стать другой.
— А ты хочешь?
— Да. Абсолютно. Я не хочу чувствовать себя ответственной за то, чтобы они были счастливы, когда они делают что-то дерьмовое. Я никогда не хотела этого. Я ненавидела это каждый раз, — слезы давят на мои глаза.
— Это не обязательно должно произойти на этой неделе. Или в этом году. Для перемен нужно время, — он берет мою руку и прижимается губами к костяшкам пальцев. Это мягкий поцелуй, но, тем не менее, он заставляет меня вздрогнуть. — Осознать это — первый шаг. Захотеть — второй.
Я поднимаю взгляд. Клейн знает, чего я хочу, и встречает меня на полпути. Поцелуй медленный, сладкий, нежное прикосновение губ.
— Мы все еще встречаемся с твоим отцом сегодня вечером? — спрашивает он, когда я отстраняюсь. — Ты можешь сказать «да». Никакого осуждения с моей стороны.
В ответ я лишь слабо киваю.
— Я уже сказала ему, что буду, и уже почти поздно отменять встречу.
— Тогда нам лучше вернуться и переодеться.
ГЛАВА 28
Клейн
«Пляжный клуб» — это ресторан высшего класса, примыкающий к отелю «Наутилус», в котором состоится свадьба Шейна и Сиенны. Белые скатерти накинуты на столы, а зеркальный бар отражает океан позади нас.
Пейсли ведет за собой, пробираясь через весь обеденный зал. За столиком в дальнем углу, возле стеклянного окна без единого пятнышка, сидит мужчина, повернувшись к нам спиной.
Если бы я ждал людей, то сел бы так, чтобы их видеть.
— Папа, — приветствует Пейсли голосом, которого я никогда раньше не слышал. Добрый, но сдержанный. Вежливый. Искусственный.
Услышав ее, он встает и кладет свою льняную салфетку на свободное место.
— Пейсли, — говорит он, крепко обнимая ее.
Разница между тем, как он обнимает свою дочь, и тем, как моя мать обнимает свою дочь, разительна.
— Папа, это Клейн. Клейн, это мой отец, Эндрю.