Он откидывает мою голову назад, поддерживая за затылок, и пробует меня на вкус. Этот мужчина изголодался по мне, и я думаю, что, возможно, я сгораю от желания к этому чувству. К нему.
Я зарываюсь в него, прижимаясь к его груди так сильно, как только могу. Я ненавижу эту одежду. Ненавижу эту кладовку. Ненавижу находиться в этом доме именно в этот момент.
Рука Клейна покидает мое бедро и скользит к передней части тела. Вверх по грудной клетке, огибая выпуклость груди. Я выгибаюсь в его сторону, прося его руки. Он улыбается мне.
— Такая пылкая.
— Для тебя, — говорю я так тихо, как только могу.
— Правда? — в его тоне звучит самодовольство, и мне это нравится. — Давай узнаем, так ли это.
Он касается подола моего платья, его пальцы проникают под него. Они скользят по внутренней стороне моего бедра, поднимаясь выше.
Выше.
Выше.
Останавливаясь прямо между ног. Он проводит рукой по ткани.
— О, Пейсли, — говорит он, его тон игриво-насмешливый. — Что у нас тут?
— Рай, — отвечаю я таким низким и горловым голосом, что не могу поверить, что он принадлежит мне.
Он сдвигает тонкую ткань в сторону, проводя по мне пальцами.
— Так и есть, не правда ли?
Его сплющенная ладонь накрывает меня, оказывая давление. Его рука сползает вниз, и в этот же момент средний палец проскальзывает внутрь.
— Ах, — задыхаюсь я, удивленная таким приятным дополнением.
Нос и лоб Клейна прижимаются к моему, горячее дыхание смешивается с моим собственным.
— Я обнаружил Шангри-Ла[liv] между твоих бедер, Пейсли, и я хочу ее.
— Она твоя, — задыхаюсь я, пока он работает медленно, мучая меня неторопливым ритмом, как будто мы не прячемся в кладовке и у нас есть все время в мире.
— Моя, — шепчет он, увеличивая темп.
Оказывается, собственнический Клейн нравится мне не меньше, чем самодовольный.
Обхватив его за плечи, я вжимаюсь лицом в его шею и вдыхаю чистый аромат, задерживаясь, пока сердце гулко стучит в груди.
— Так. Близко, — мой напряженный шепот согревает его шею.
— Я знаю, — мурлычет он мне в волосы, в его тоне слышится что-то сродни благоговению.
На кухне уже слышны звуки, голоса, громкие напоминания о том, где пряталась Сиенна.
Меня охватывает тревога.
— Ты сжимаешься вокруг моих, — он добавляет второй палец, — пальцев. Не концентрируйся ни на чем, кроме этого. Ты. Я.
Его темп увеличивается, ритм создает сгусток тепла у основания моего позвоночника. На кухне кто-то произносит мое имя. Другой человек откликается, говоря, что он не знает, куда они ушли.
Мои ногти впиваются в руки Клейна. Прижавшись губами к моему уху, он шепчет:
— Ты можешь кончить тихо. А можешь закричать и выдать наше местоположение. Я с гордостью приму любой из этих вариантов.
Его слова опрокидывают меня в пропасть, и, когда по ту сторону незапертой двери оказываются люди, я рассыпаюсь под его рукой, кусая его за плечо, чтобы не шуметь.
— Это моя девочка, — говорит он, его слова грохочут возле моей головы. Бицепс на его правой руке продолжает напрягаться, когда он замедляется, но не останавливается, медленно спуская меня с пика.
— Пейсли? — говорит он.
— М-м-м? — мои бедра дрожат, и голос тоже.
— В следующий раз, когда ты кончишь, я хочу, чтобы свет был включен, чтобы я мог наблюдать, как твои великолепные глаза закатываются к затылку, — его пальцы, все еще находящиеся внутри меня, сгибаются и разгибаются, чувствительность заставляет меня выгибаться.
— Да, — соглашаюсь я, когда его пальцы исчезают.
Я поправляю платье, волосы, провожу рукой под глазами. У меня нет ни малейшего представления о том, как я сейчас выгляжу.
На кухне снова тихо. Идеально. Все куда-то ушли, и мы можем выйти из кладовки незамеченными.
Клейн поворачивает ручку, и появляется дуга света, когда он медленно приоткрывает дверь на дюйм.
— После тебя, Ас. Или, может, мне стоит начать называть тебя сиреной.
Я смотрю на него в тусклом свете, освещающем его черты. Его щеки раскраснелись. Он выглядит счастливым. Довольным.
— Сирена?
— Ты зовешь меня, как сирена, заманивающая моряка.
— У меня нет намерения утопить тебя.
— И все же, похоже, собираешься.
— Утопить тебя?
— Разве ты не знаешь, Пейсли? — Клейн опускает быстрый поцелуй в уголок моего рта и задерживается там, чтобы сказать:
— Ты опасная женщина.
— Я в этом сомневаюсь.
— Ты представляешь угрозу для каждой частички меня.
Мое сердцебиение сбивается. Неужели он говорит всерьез?
— После тебя, — он наклоняет голову.
Открыв дверь, я вхожу в кухню, моргая от резкого верхнего света. Клейн выходит за мной, его грудь касается моей спины.
Мои глаза адаптируются, затем расширяются.
— Привет, — пищу я.
Шейн стоит напротив нас, небрежно прислонившись спиной к прилавку, скрестив одну лодыжку над другой. Он чистит апельсин, что кажется мне странным на фоне острова, уставленного тарелками с готовой едой.
— Похоже, я нашел одну из пропавших пар, — ухмылка на его лице быстро исчезает. — Хоть кто-то здесь трахается.
Уголки моих губ опускаются.
— Это всего лишь на неделю до брачной ночи, — моей сестры здесь нет, чтобы защитить свое решение, поэтому я сделаю это за нее.
— Верно, — сухо говорит Шейн. — Вам двоим там было весело? — его губы подергиваются, словно он борется с усмешкой. — Похоже на то.
Он подманивает меня. Подманивает Клейна. Подстрекает к драке или хотя бы к реакции. Клейн не очень хорошо знает Шейна, но, похоже, он уже догадался об этом. Он игнорирует Шейна, хватая горсть черники в шоколаде. Он берет мою руку и переворачивает ее, формируя чашку и опуская сладкое угощение в мою ладонь.
— Я знаю, какой она может быть, — говорит Шейн, не переставая.
Клейн встречает мой взгляд, и я медленно качаю головой, предупреждая. Я даже не могу выразить гнев по поводу безрассудства Шейна, потому что он выглядит чертовски жалко.
Шейн продолжает, медленно чистит апельсин, опустив глаза на свою задачу.
— Когда Пейсли решит, что готова, тебе лучше перейти к делу, верно? — он тихонько хихикает, как будто знает, помнит, он пришел туда первым и оставил свой призрак, чтобы сохранить место.
Шейн хочет внимания, хотя я не могу понять почему. Он же жених. Разве он не в центре всеобщего внимания, уступая лишь своей невесте? Моей сестре. В этот момент я бы с радостью и от всей души послала Шейна на хуй прямо в лицо. Но не ради себя. Ради Сиенны. За то неуважение, которое он выказывает ей и их отношениям.
— Эй, Шейн, — говорит Клейн, бесстрастно бросая в рот несколько ягод черники, — будешь продолжать так говорить о Пейсли, и я сломаю тебе челюсть, — он берет меня за руку. — Пойдем.
Мы оставляем Шейна на кухне, не оглядываясь назад. Моя сестра и остальные гости толпятся на крыльце. Один из шаферов подносит косяк к губам, затем передает его парню рядом с собой.
— Мы собираемся уходить, — говорю я Сиенне. — Кто-нибудь может отвезти тебя, когда ты будешь готова?