Кто у меня отнимет
Вечера блеск павлиний,
Что омывает мягко
Шелковая вода,
Теплый слоистый камень
И кипарисный запах,
И тишину, и радость
Жестких и нежных губ?
«Мой милый, мой родной, прости меня опять…»
Мой милый, мой родной, прости меня опять
За жалкую любовь, за боязливый грех,
За то, что до конца, до капли не отдать
Дыханье, радость, жизнь тому, кто краше всех.
За то, что не могу на пламени твоем
Ночною бабочкой мгновенно умереть,
За то, что я должна, как факел светлым днем
Беспомощно мерцать, безрадостно бледнеть.
О, пожалей меня за горечь этих лет,
Я столько видела разлуки и тоски,
Я так лелеяла неуловимый след
Твоей сияющей, ласкающей руки.
«От любви устать бы можно, от любви…»
От любви устать бы можно, от любви:
Столько лет ее бессильную нести.
От нее, от непреложной, как ни рви,
От ненужной, невозможной не уйти.
Пощади, мой милый призрак, пощади!
Ты со мной, любимый призрак, крепко слит,
Словно солнце раскаленное в груди,
От которого никто не защитит.
«Я могу за стол тихонько сесть…»
Я могу за стол тихонько сесть,
Книгу взять и думать и молиться.
Захочу, и я припомню лица
Всех друзей, какие в мире есть.
Только губ любимых не вернет
Ни мольба, ни память, ни наука,
Господи, за что такая мука,
Этот долгий, этот сладкий гнет?
«Горькой человеческой тоскою…»
Горькой человеческой тоскою
До краев мне душу напоя,
Знал ли ты, что нежностью такою,
Верностью такой отвечу я.
И сама я к тени приникая,
Призраком себя заполоняя,
Разве знала, что желанней рая,
Грешный мрак желанней для меня.
«Шла тихонько по серой улице…»
Михаилу Горлину
Шла тихонько по серой улице
Мимо распушенных деревьев,
С надеждой глядя на нежные
Жемчужные фонари.
Было небо сизо-розовым,
А тучи голубыми.
Петушок над острою церковью
На прозрачном чернел кресте.
Шла и думала: как утешиться
Этой свежестью, этой радостью?
Счастлив тот, для кого крылатый
Этот вечер дороже всех.
И еще: зачем на свете
Безучастным томиться призракам,
Если даже в деревьях сонных
Изумрудная бродит кровь.
«Когда тебя я вижу…»
Когда тебя я вижу,
Я делаюсь добрей,
И солнце светит ближе,
И небо голубей,
И я прощать готова,
И даже боль легка,
И ласковое слово
Слетает с языка,
И сколько есть на свете
Благословений всех —
На детские, на эти
Глаза, где блещет смех.
«Можно сдвинуть неподвижный камень…»
Можно сдвинуть неподвижный камень,
Можно вычерпать ковшами воду,
Но тоски не вычерпать, не сдвинуть.
Где конец ее и где начало?
Есть в песках смоковницы и пальмы,
Есть ключи и в зное аравийском,
Но в моей пустыне не утихнет
Голод сердца душный и зловещий.
Друг ты мой, товарищ мой веселый,
Да хранит Господь твои дороги!
Не оставь, побудь со мной немного,
Пожалей, чтоб мне не так томиться.
«Зайди ко мне, закрой тихонько двери…»
Tolle,lege.
Бл. Августин
Зайди ко мне, закрой тихонько двери,
Сядь на диван со мною рядом, слушай:
Струится ночь над сонными домами,
Огромная, бездонная река.
Мой друг, мой друг, одна в нас зреет тяжесть,
Одна тоска, как рвущееся пламя,
О слове, что вовеки не родится,
О музыке, что хочет прозвучать.
Возьми же книгу, пусть чужая мука
В знакомом, юном голосе воскреснет.
Не книгой ли скитальца Августина
Дитя утешило: возьми, читай.
«Эти строки мука породила…»
Эти строки мука породила,
Что должны в забвении пропасть,
В этих строках жертвенная сила,
Отреченья огненная власть.
Отрекаюсь от любви ненужной,
От любви ненужной никому,
И от этой нежности недужной,
Что никак я в сердце не уйму.
Отрекаюсь от плода чужого —
Свят мне тот, кто вкусит от него,
Никогда неласкового слова
Не скажу про друга моего!
Не окликнув, отпущу его —
Никогда не изберу другого.
«Я тебя люблю, как бабушка внучонка…»
Я тебя люблю, как бабушка внучонка,
О твоей любви не спорю, не томлюсь,
Но лишь стоит мне припомнить голос звонкий,
Легче тишина и одолимей грусть.
Знаешь — я стара, хоть радовалась мало.
Знаешь — я одна, хоть с многими была.
Столько на пути я ласки растеряла,
Что уж ласка мне чужая не мила.
Только вот порой припомню голос звонкий,
Молодость твою и твой веселый взгляд.
Я тебя люблю, как бабушка внучонка,
За свою любовь не требуя наград.