Моя рука призрачно скользнула по животу. Там все еще была очень небольшая зыбь.
— Я все еще умираю, изнутри наружу. Каждый мой вдох, каждый раз, когда я двигаюсь, хожу в туалет, мне страшно. Я в ужасе от своего собственного тела. И я знаю, что не должна тебе этого говорить. Мужчины не хотят слышать о кровавых подробностях всего этого. Мы должны стиснуть зубы и скрывать реальность того, как чертовски ужасно проходить через это, защищать нежную мужскую чувствительность.
— Рен.
Это был не крик. Ближе к рычанию, хотя тенор был мягче. Это потрясло меня до самых костей. Каждая часть меня была привлечена к вниманию, и я больше не могла смотреть на экран. Нет, смотрела на него.
Тело Карсона было напряженным. Он был похож на мраморную статую. Как открытая рана. Как гребаный ураган.
Его присутствие и выражение лица еще больше оторвали меня от моей химически вызванной отстраненности.
Я чувствовала себя вынужденной пристально смотреть на него, наблюдая за ним в течение долгого времени, прежде чем он, наконец, заговорил.
— Я могу справиться с кровью, — он говорил так чертовски тихо, что это был почти шепот. — Я знаю кровь. Я не боюсь. Не боюсь тебя. Я не буду бежать от реальности. Я не боюсь твоего тела.
Он произнес все правильные слова. Отдавал мне все. И все же…
— Я не это имею в виду. — Я холодно посмотрела на него. Никогда не думала, что смогу так смотреть или говорить с Карсоном. — Ты сказал, все, что случается со мной, случается и с тобой. Это неправильно. Ты не ходишь повсюду, покрытый собственной кровью. Ты не должен жить так, как живу я. И я, бл*дь, не могу смотреть на тебя. — Я стиснула зубы. — Мне нужно, чтобы ты ушел. Хватит. Все кончено.
— Я никуда не уйду, — выражение лица Карсона не изменилось. — Мы никогда не расстанемся.
Ярость, горячая и густая, разлилась по моим венам.
— Нам нужно расстаться. — Мой голос повысился. — Я не могу притворяться Рен для тебя. Я даже не могу быть ею для себя. Клянусь богом, если ты сейчас же не покинешь мой дом, я закричу.
Карсон взвешивал мои слова. Он знал меня лучше всех.
Или, по крайней мере, так оно и было.
Я была чертовски серьезна. Паника сжимала мне горло от его постоянного присутствия, от его настойчивости. Сейчас я не могла смириться с этим. Я едва могла смириться с походом в гребаную ванную.
Становилось все более вероятным, что я сойду с ума, если не смогу избежать его пристального взгляда и этого гребаного запаха лимонов.
— Я уйду из твоего дома, — наконец сказал Карсон. — Но я не уйду из твоей жизни. Ни сейчас, ни никогда-либо.
Его слова были обещанием, абсолютная решимость сквозила в каждом слоге.
Но я расслышала это как предзнаменование.
Я заставила себя вернуться к телевизору, когда он ушел. Слеза скатилась по моей щеке.
Я отвернулась, уставившись на бокал. Он был наполовину пуст. В другой жизни он был бы наполовину полон. Но неважно. У меня есть только эта жизнь.
У меня было почти непреодолимое желание изо всех сил швырнуть его в стену. Я хотела посмотреть, как он разлетится вдребезги, хотела испачкать мои белые стены кроваво-красным вином. Я хотела высвободить агрессию, ярость, которые пульсировали внутри меня.
Но я этого не сделала.
Потому что, если я разобью его, кто-нибудь услышит. Кто-нибудь прибежит. Кто-нибудь приберет мой беспорядок. Никто не позволяет мне навести порядок в моем же собственном чертовом беспорядке. Если бы я была одна, я бы с радостью оставила осколки стекла валяться вокруг, оставила пятно, чтобы оно служило несколько утешительным знаком на моих идеально окрашенных стенах. Но я не одна. Поэтому не стала кидать стакан. Я просто уставилась на него.
Затем, по причинам, которые должны были быть проверены высококвалифицированным психиатром, я осушила свой стакан и встала, мои ноги беззвучно двигались по дому, пока я не оказалась посреди комнаты, которую недавно закончили проектировать.
Детская.
Была такая же у Карсона. Мы еще не решили, где хотим жить.
Что ж, это было неправдой. Я уже знала, что хочу жить в уютном коттедже Карсона на берегу моря. Не в этом большом, впечатляющем, холодном особняке, окруженным ухоженными садами и другими особняками.
Так что наша маленькая семья жила бы там.
После постройки шкафа, конечно. Но у меня здесь был целый гардероб от кутюр. Я не могла оставить все позади. Следовательно, у ребенка была бы здесь комната. На всякий случай.
Тут было так красиво. Оттенки белого, мягкие нейтральные тона. Все успокаивающее и причудливое.
Мои глаза были сухими, когда я осматривала очаровательную детскую. Кресло-качалка, в котором я представляла, как кормлю нашего ребенка. Мои ноги утонули в мягком ковре, когда я подошла к шкафу.