Когда я возвращаюсь в комнату, детектив выдвигает для меня стул. Это могло бы показаться джентльменским, если бы он при этом не ухмылялся.
– Это не официальный допрос, – успокаивает он меня. – А значит, записываться не будет.
– Так даже лучше, – произношу я, прокручивая в памяти свое последнее интервью, когда компактная кассета жужжала в пластиковом корпусе.
– После того, как мы получим отчет судмедэксперта, мне нужно, чтобы вы вернулись и подписали официальное заявление. Вы будете в городе в ближайшие пару недель?
Я киваю и прячу руки в рукава пальто, чтобы согреть их.
– Я не любитель путешествовать.
Дестайн листает свой блокнот.
– Имя?
Я называю свое имя, возраст, адрес, номер телефона, род занятий. Я рассказываю ему, что привело меня в парк. Как я увидела тело. Как я позвонила диспетчеру.
– Вы знали покойного? Вы когда-нибудь видели его раньше? – уточнил он.
– Нет, – отвечаю я. И все же, даже когда я говорю, я вспоминаю, как мой мозг наложил лицо Дэвида Адлера на труп. Я вздрагиваю и замечаю, что это не ускользнуло от Дестайна. Поэтому я сглатываю и делаю лицо немного суровее. – Никогда.
– Вы прикасались к телу?
– Я откинула капюшон с его лица, чтобы посмотреть, дышит он или нет.
– Значит, нам не следует ожидать каких-либо ваших отпечатков на его теле, мисс Пэрри? ДНК?
Мне нравится звук его голоса, резкий, прохладный и слегка насмешливый, когда он произносит мое имя.
– Я потеряла сознание во время разговора с диспетчером и упала. Возможно, моя рука задела тело, когда я падала. Я так и сказала парамедикам.
– И часто у вас происходят блэкауты, мисс Пэрри?
– Мне идет черный, – пытаюсь я пошутить. Есть другой ответ, более правдивый. Но, как сказали мне несколько психотерапевтов, шутки – это способ дистанцироваться и отвлечь внимание. Что-то в этом мужчине заставляет меня неохотно подпускать его близко.
– О, мисс Пэрри, остроумно! Мне это нравится. Хотите что-нибудь еще добавить?
Я качаю головой и решаюсь полюбопытствовать:
– Вы уже знаете, кто это? Мертвый мужчина?
– На теле был найден бумажник, но мы не имеем права назвать его имя, пока семья не будет уведомлена. Вы можете проверить сводку преступлений через день или два, или я могу попросить кого-нибудь из моих офицеров позвонить вам.
– И вы знаете, как он умер? – Мой голос сорвался на последнем слоге.
– У меня есть неплохая версия, – произносит он, откладывая ручку. – Вероятно, передозировка. Мы получили сообщения о некачественных наркотиках из одного участка. Но с этой информацией тоже придется подождать. Что-нибудь еще?
– Нет, спасибо. Это всё.
– Что ж, спасибо вам, мисс Пэрри, – говорит он. – Вы свободны.
Я уже переношу свой вес, чтобы встать, когда мне приходит в голову задать вопрос.
– Подождите. Пока я здесь: вы когда-нибудь работали над делами о пропавших без вести людях?
– Несколько раз. Это имеет какое-то отношение…
– Никакого. Но мне интересно: если бы исчез мужчина, кто-нибудь, скажем, моего возраста, вы бы расследовали это?
– Это риторический вопрос, мисс Пэрри?
Я думаю, он имеет в виду гипотетический, а это совсем не так. Но я все равно киваю.
– Значит, этот риторический парень, он смышленый? Без приводов? У него нет истории психиатрических заболеваний?
– Давайте предположим, что нет.
– И он гражданин?
– Думаю, да. Внешне канадец.
– Я имею в виду, он вообще хороший парень, не торгует наркотиками, не связан с бандами?
Я вспомнила о том, что рассказал мне Джейк Левитц. О казино, о программе и возможной растрате.
– Хороший парень, – киваю я. – Никаких банд.
– Значит, он не пропал без вести. Это не ширпотребная книжка или какое-нибудь сетевое шоу, мисс Пэрри. Мужчины не исчезают. Вероятно, была ситуация, из которой он хотел выбраться, поэтому и ушел. Вы можете посмотреть статистику, если хотите. Пропавшие мужчины на самом деле никуда не пропадают. Такие парни, как этот, либо уходят сами, либо…
Он смотрел вверх и в сторону, но внезапно переводит свой ледяной взгляд прямо на меня, и, хотя я ни в чем не виновата, ситуация начинает выглядеть иначе.
Я знаю, чем заканчивается его предложение. Но все равно я должна это услышать.
– Либо что?
– Либо он мертв. Потому что он покончил с собой. Вы уверены, что мы говорим риторически?
Я киваю и встаю со стула. Затем снова падаю в обморок.