В пиджаке было жарко, Володя взмок от макушки до исподнего, но не смел пошевелиться, чтобы не нарушить благоговейную тишину, установившуюся в храме. Глава Управы встал со стула и захлопал в ладоши. Прихожане оживились, подхватили. Володя тоже захлопал и крикнул «Ура!».
Отец Леонтий поднял руку, призывая к порядку.
- Теперь всех именинников прошу выйти вперед. И подходите по списку.
По указанию розовощекого подьячего Володя в числе десятка сверстников занял место подле амвона. Служка вынес серебряное блюдо, на котором возвышалась стопка небольших красных книжек, и отец Леонтий стал вручать их владельцам.
В свою очередь Володя приблизился к протодиакону. Тот внимательно посмотрел на фото, вклеенное на первой странице, удостоверился, что ошибки нет, ободряюще улыбнулся и вымолвил:
- Поздравляю, сынок. Вина твоя мала, но мы ее запомним. Живи честно, служи отчизне и так далее.
Володя приоткрыл рот, отец Леонтий положил ему на язык кусочек пресного хлеба и подал в ложке разбавленного красного вина.
Церемония завершилась. Народ, причастившись, потянулся из церкви наружу. К Володе подходили товарищи, поздравляли его и отца. Мужчины обнимались, каждый второй напоминал, что по такому поводу надо бы проставиться. Отец зазывал гостей на обед, но все шутливо хмурились, и оправдавшись неотложными делами, спешили домой.
Мать с Настей вышли в числе последних, причем обе казались слегка расстроенными.
- Чего смурные? – полюбопытствовал отец.
Мать негодуя махнула рукой:
- Пятерых девок оставил… Светку Аристову тоже, а нам отвод. Говорит, в следующем году. Мол, не вошла еще в тело.
- Если говорит, значит так надо, - твердо сказал отец. – Ты не очень-то. Тебе битый час про смирение, и хоть бы хны.
- Да я что, - стушевалась мать. – Я ничего. Но время-то идет. Отстрелялась бы и свободна. Что в той Аристовой? Ни рожи, ни…
- Ну хватит! – повысил голос отец. – Сказано через год, значит через год. Садитесь в машину. Мне еще стариков в Пенсионный Фонд везти.
Быстро выбраться не удалось: народные дружинники перекрыли дороги для кортежа Главы, а тот задерживался. Настя с матерью с устатку задремали на заднем сиденье. Отец тер красные глаза, матерился и непрерывно курил. Наконец мало по малу стали выпускать. На кордонах трижды проверяли документы, просили открыть багажник. На шоссе выбрались только к полудню. Отец придавил педаль.
Володя рассматривал свой первый взрослый документ. Книжица была приятной на ощупь. На велюровой обложке тиснение: «Паспорт гражданина» и чуть ниже «Предварительное Обвинение». На первом развороте фото, отпечатки пальцев, метрические данные, выдан такого-то числа Епархией Крапивинского района Владимирского военного округа. Дальше на трех страницах мелким шрифтом параграфы Уставов и Уложений, которые Володя нарушил за шестнадцать лет жизни. Отпечатано по заказу Департамента Народных Коммуникаций. Материал странный: вроде бумага, а вроде и нет. Перелистывается, как бумага, а пробуешь надорвать – не рвется. Володя положил книжицу в нагрудный карман, ближе к сердцу.
С асфальтированной дороги машина свернула на разбитую бетонку, стало ощутимо потряхивать. У березовой рощи Володя повертел головой, как бы что-то ища.
- Чего? – спросил отец.
- Не знаю… Чего-то не хватает, а чего не пойму.
- Ветла обрушилась, - пояснил отец. – Раньше всю долину закрывала, а теперь вишь чего… Насквозь простреливаемое пространство.
- И правда, - сказал Володя задумчиво, но тут же вскинулся. - Тебе подсобить?
- В смысле? – не понял отец.
- В смысле бабушки с дедушкой.
Отец покосился на него и ответил:
- Справлюсь.
– Бать… Зачем их отвозить? Пусть бы дома жили…
- Ох, Вовка, - отец тяжко вздохнул. – Когда ж я из тебя человека сделаю. Порол, порол, а толку чуть. Ты свое обвинительное заключение видел? Это всего-то за шестнадцать лет набралось. А им по шестьдесят. За ними грехов, как за блудливым котом. Работать не могут, здоровья нет, чего зря воздух коптить? Ты об двух стариках печешься, а об государственных интересах тебе дела нет. Кто их содержать будет? Я что ли? На хрена оно мне…
- Где он хоть находится?
- Пенсионный Фонд?
- Но.
- А черт его знает. Пенсионеров теперь в районный приемник свозят. По вторникам приходит «Белая Лебедь», всех забирает.
- Может быть, завтра отвезем? Все-таки праздник…
- Закон уже неделю как вышел. Деду шестьдесят три, бабке годом меньше. Праздник… Соседи-то, думаешь, чего от нас шарахались. Они уж все записали и в Департамент Народных Коммуникаций донесли.
- Любопытно, куда их повезут из района.
- Доживешь – узнаешь.
- Я все-таки с тобой поеду, я же взрослый теперь.
Отец озорно подмигнул:
- Не захлюздишь?
- С чего… - Володя пожал плечами.
- С чего… С того! Я пока отца вязал, уморился. Старый хрыч, а силы на троих.
- Вот и подсоблю.
- Ну, смотри. Чтоб не хлюздеть.
- Знаю, знаю… Хлюздю на палочке катают! – повторил Володя любимую шутку отца.
Тот одобрительно хохотнул.
- Ладно. Вместе поедем.
С бетонки свернули в поля. Непросохшая талая земля упруго прогибалась под колесами. Машина шла по накатанной грунтовке мягко, не поднимая пыль, не оставляя следов. На далеком горизонте синее небо, подернутое белесой поволокой, сливалось с яркой зеленью весенних побегов.
Д О Л Г И Н А Ш И
Рассказ
В ванной комнате попахивало плесенью.
Анатолий Иванович Селиванов, немолодой мужчина с бледным невыразительным лицом, стоял на крашенном табурете и прилаживал к стенам металлические рейки с дырочками для бельевой веревки. Он против воли морщил тонкий нос, косил глазом и с высоты своего положения вещал:
- Брак строится на взаимном уважении супругов, Ниночка. Уважение – вот что важно. Если меж супругами нет уважения, это… - Анатолий Иванович замешкался. – Не брак, а чепуха! Дом без фундамента. Это ясно?
Ниночка Веревкина, сдобная девушка тридцати лет с обесцвеченными кудряшками, слушала, кивала хорошенькой головкой, временами неопределенно вздыхала:
- Ваша правда, Анатолий Иванович…
- Вот мы с Валентиной Павловной, - Анатолий Иванович методично вкручивал шурупы в деревянные чопики. – Душа в душу тридцать семь лет. Не шутка. И ни скандалов, ни боже мой глупостей каких. Потому что наш брак зиждется на взаимном уважении, на понимании друг друга. А чтоб глупости, это не про нас. Это, извините, мимо, как говорит теперь молодежь. Вот, готово.
Анатолий Иванович мягко сошел с табурета.
- Веревки сами натянете или…? - голос у него был немного скрипучий, но приятный.
- Натяну… сама… - неуверенно согласилась Ниночка.
- Нет, - решительно возразил Анатолий Иванович. – Веревки тоже беру на себя. Что это у вас, Ниночка, из крана капает?
- Бог его знает, Анатолий Иванович… Капает вот…
- Надо бы прокладку в смесителе заменить, а то ведь капает.
- Надо, Анатолий Иванович, - ласково вздохнула Ниночка.
- И какой неприятный запах тут… У вас вентиляция, может быть, неисправна? Завтра посмотрю.
– Вы руки помойте и садитесь за стол, я вас ужином накормлю.
- Вот спасибо, Ниночка, - искренне обрадовался Анатолий Иванович. – Вот это спасибо так спасибо!
Ниночка удалилась в кухню, Анатолий Иванович, намыливая ладони, перекрикивал гул газовой колонки:
- У меня от магазинных пельменей, простите за подробности, изжога страшная!
- Что?
- Изжога!
- От чего?
Анатолий Иванович прикрыл воду, стало тихо.
- От пельменей магазинных, - уточнил он. – Такая напасть…
- Что Валентина Павловна? – вежливо осведомилась Ниночка.
- Пока не ясно. Меня на завтра пригласил лечащий врач… Что это вы?
- Водочки…
- Э, нет, Ниночка, оставьте. Водочку приберегите для иного случая. Это ясно? Я сейчас вина принесу. Удивительное вино! Товарищ привез из Грузии. Пять минут.