Дело же заключалось в том, что был Александр Иванович наделен редким талантом.
Во время траурной церемонии, посвященной поминовению усопшего, начальник присутствия Андрей Юрьевич Подольский, молодой розовощекий человек, особенно ценивший покойника за его редкостное умение, устремил взор в грядущее и красивым баритоном продекламировал:
- Погиб поэт – невольник чести… - и задумчиво и пригубил кагору.
- И в самом деле, поэт… - поддержал кто-то.
- Поэт! – заволновались прочие. – Поэт!
Не станем верить на слово не вполне трезвым товарищам покойного: секретарь государственной гражданской службы третьего класса Александр Иванович Лапкин не был поэтом. В действительности он обладал даром, встречающимся куда реже, чем пошлая способность к сложению беспредметных стихов. Благодаря своему единственному таланту, снискал он благосклонность начальства и симпатии сослуживцев. В тайне он своим даром гордился чрезвычайно и не без оснований приписывал ему заслугу в чиновничьем своем долголетии.
Заключался же талант Александра Ивановича в мистической способности сочинять поздравительные адреса в стихотворной форме по любому подходящему случаю: к празднику государственному или церковному, к юбилею начальствующего лица или к именинам дражайшей супруги его – на любой жизненный случай у скромного чиновника были заготовлены две дюжины рифмованных строчек.
Человек невежественный, далекий от государевой службы, увидит здесь издевку над здравым смыслом, шпильку, пущенную в сторону всего чиновного сословия. Но не торопись выпячивать губу в презрительной гримасе, мой читатель. Коль не винтился ты ввысь, охваченный страстью к тому сакральному могуществу, что дарует каждая следующая ступень служебной лестницы, воздержись от негодования, ибо никогда не проникнуть тебе в помыслы и чаяния сермяжного карьериста, не размотать клубок многоходовых интриг и не постичь тот лабиринт хитросплетений, в котором проводит большую часть жизни служащий, поставивший целью достичь казенных высот. Здесь важен каждый шаг, каждый вздох, любая мелочь! Умелая лесть выделяет способного человека из вялого сумрака безликой чиновничьей массы. Тонко польстить - подобострастно, но сохранив лицо и оболочку независимости – вот истинный талант. Никто не ценит преданность ничтожества, липнущего к подошвам каждого, кто взгромоздился чуть повыше ординара. Лесть тонкая, приятная уму и сердцу похожа на признание в любви, что получает в запечатанном конверте непреступная жена и тает под напором пылких строк поклонника горячего и сильного, но признающего победу красоты над непреклонной волею своей.
Стихи, что выводил бестрепетной рукой чиновник Лапкин, удовлетворяли самым строгим критериям придворной лести. Они были воздушны, независимы, свободны и в то же время сообщали адресату абсолютную покорность автора воле начальника.
Открылся дар, как водится, случайно лет тому двадцать назад, мутным ноябрьским вечером в день рождения предводителя смежного департамента Виссариона Лаврентьевича Габуния: могучий отпрыск грузинских князей, праздновал шестидесятилетие. Начальник Лапкина был приглашен на торжественный ужин и весь день примерялся к поздравительной открытке. Он делал подход за подходом, но всякий раз отступал: измыслить поздравление для человека с таким именем и тем более отчеством его несчастный разум отказывался. Вот так, промаявшись от самого утра и вплоть до окончания рабочего дня, он, было, совсем оставил затею с открыткой и засобирался к празднику. Картонку же мимоходом сунул Александру Ивановичу и задушевно произнес:
- Саша, голубчик, напишите что-нибудь такое… мнэ… эдакое. Я покамест соберусь, а вы уж… Чего-нибудь.
Александр Иванович привычно просиял, затем нахмурился, вошел в образ, и когда начальник, завершивший моцион, был готов выступить, вручил ему в собственные руки адрес, покрытый милыми округлыми строчками.
Оригинал того первого опыта теперь уже безвозвратно утрачен, но очевидцы утверждают, что необъятный Габуния трижды взбирался на сцену и, не вполне владея собой, чуть заплетаясь, декламировал:
… Услышат звезды наш победный клич :
Габуния Виссарион Лаврентьевич !
Он шарил по открытке неверными глазами, затянутыми зеленоватой мутью, требовал музыкального сопровождения, и призывал гостей почтить вставанием исполнение его нового фамильного гимна.
… И скажет каждый : мол , жалею втуне я
Что я не состоялся , как Габуния …!
Гордый потомок древнего княжеского рода рыдал, слал в оркестр купюры, и с чувством отплясывая лезгинку в кругу разудалых товарищей.
Нельзя сказать, что Александр Иванович был как-то особенно поощрен за усердие. Он всегда получал полагающиеся премии и надбавки, и его начальник, несмотря на полное удовлетворение, просто не имел иной возможности отметить блистательный дебют новорожденного поэта. Впрочем, прошение о летнем отпуске подписал с удовольствием и тут же выдал автору предлинный список физических и юридических лиц, кои следовало поздравить в грядущие новогодние праздники.
Матерь божья, какое великое множество торжеств и памятных дат наплодил русский народ с момента собственного крещения! Прежде Александр Иванович и предположить не мог, что столько вещей и явлений ждут своего часа, чтоб обличенными быть в стихотворную форму. Не зная роздыху и сроку, он сочинял поэмы и оды, эпиграммы и сонеты, творил хореем, ямбом и амфибрахием. Его стихи зазвучали на торжествах и конференциях, банкетах и приемах, на юбилеях и симпозиумах. Благодаря стихам, снискал он негромкую славу и даже получил именную грамоту за подписью градоначальника Л. за вклад в организацию городских мероприятий. О прямых своих служебных обязанностях Александр Иванович с тех пор не помышлял. Стихи его не были гениальны, но на фоне гнетущего нытья обычных казенных сценариев, казались почти талантливыми.
Вскоре Александр Иванович выяснил, что метафизические свойства дара не желали являть себя вне службы.
Если, скажем, исполнялся заказ к очередному юбилею славной победы, строчки выходили стройными парадными коробками под бой барабанов, браво чеканя шаг. Пр-р-равое плечо вперед… Марш! Раз! Раз! Раз, два, три! Равнение на п… право!
Рука тверда , не сбит прицел !
Гори , звезда ! Покуда цел , покуда жив ,
Не жить врагу …
…и так далее.
Но стоило ему взяться за оточенный карандаш в неурочный час, сидя на диване под линялым торшером, как мироздание переворачивалось с ног на голову и принималось глумиться над потугами чиновника. Он пробовал перо в любовной лирике, басне и актуальной сатире, брался за описательные этюды и героический эпос. Все зря! Образы получались плоскими, рифма оказывалась притянутой, а самое неприятное, из каких-то потаенных щелей выползали отростками бледной плесени отвратительные мелкие словечки «уж, ли, о, я ж, ты ж, мы ж». И строка провисала, теряла упругость, делалась вялой, как коленка на домашних штанах Александра Ивановича.