Девчонка замолчала, и Феликс неожиданно для себя ощутил неловкость. Это слишком личное, дорогое для Зеленцовой признание явно сорвалось у неё случайно, под влиянием момента. И теперь он чувствовал себя так, будто подсматривал за чужой жизнью. И самое неприятное, что ему было интересно. Наверное, надо было замять эту тему, но вместо этого он, потакая собственному любопытству, осторожно спросил:
— А потом? Когда Арсений начал зарабатывать, вы больше туда не ездили?
— Тётя Оля умерла, когда мне было семь лет. Там была какая-то страшная история… Странно, но я совсем не помню. Хотя мы как раз там были. Папа никогда не рассказывал мне подробностей, говорил: раз забыла — значит, так и надо, защитная реакция.
— Вот видишь. Семь лет… Твои хорошие воспоминания заканчиваются куда раньше, чем твой отец начал у меня работать. Ты просто была ребёнком и не видела проблем, которые всегда были в вашей семье.
Он что, оправдывается перед девчонкой? Да нет… Просто кто-то же должен вправить ей мозги. А то она, похоже, считает своё семейство образцово-показательным и готова списать на его счёт все домашние неприятности.
Взгляд Зеленцовой изменился, опять наполнился неприязнью.
— Наши проблемы вас не касаются.
— Ты права, — с деланым равнодушием кивнул Феликс и отодвинул опустевшую тарелку. — Ты ещё что-то хотела?
Девчонка замялась. Она явно не ожидала такого резкого перехода и не была готова перейти к делу. И всё же она быстро взяла себя в руки.
— Хотела… Хотела обсудить условия моего заключения. Почему мне нельзя гулять по саду?
Теперь, когда он уже видел, какой она бывает в естественной обстановке, её нервозность бросалась в глаза. Слишком упрямый взгляд, стиснутые руки… Ей явно был очень важен ответ.
— Тебе не хватило одной прогулки? — осведомился он, бросив выразительный взгляд на забинтованное плечо.
— Вы сами говорили, что собаки спускаются только на ночь. Я хочу гулять, что в этом плохого? Не думаете же вы, что я посреди белого дня смогу перебраться через ваш забор и ускользнуть от охраны?
— И всё же я не сторонник бессмысленного риска, если ты не забыла. Хочешь свежего воздуха — открой форточку.
Зеленцова прикусила губу, явно не собираясь сдаваться, но не зная, какие ещё подобрать аргументы.
— Сегодня днём вы предложили считать моё согласие на звонок маме сделкой, — наконец медленно проговорила она. — Завтра я должна решить все вопросы с деканатом, как вы хотите. Почему бы вам, в свою очередь, не назвать происходящее компромиссом и не пойти на ещё одну незначительную уступку?
Он усмехнулся, спрятав под этой снисходительной реакцией искреннее одобрение. Девчонка умела держать удар.
— Ты, случайно, не подумывала стать адвокатом? Похоже, переворачивать ситуацию в пользу нужной стороны — это твоё.
— Думала, — не стала спорить Зеленцова. — Но теперь смотрю на вас и думаю, что лучше быть прокурором.
Сказала и тут же прикусила язык. Видно, сообразила, что вышла из амплуа проникшейся своим положением, безобидной бедолаги.
— Что ж, раз уж ты знаешь слово «компромисс», давай-ка его применим. С завтрашнего дня ты можешь гулять. В сопровождении охраны.
Вытянувшееся от разочарования лицо Зеленцовой определённо стоило того, чтобы принять такое решение.
Глава 10
Ужин с Ветровым оставил странное впечатление. Вроде как она не потерпела полного поражения, и вообще стоило бы радоваться, что тот от угроз и физического воздействия решил перейти к сделкам и даже выслушивает её пожелания. И всё же в душе прочно поселилось ощущение, будто сегодняшнее достижение на самом деле таковым вовсе не является.
Дело было не только в неоправдавшихся надеждах, хотя, конечно, она немало рассчитывала на возможность свободно разведать территорию. Ингу не покидало чувство, будто разрешая ей гулять под присмотром надзирателя, Ветров откровенно издевался. Он сам не считал это уступкой, отлично поняв, что ей нужно было на самом деле. Но почему-то не ответил прямым отказом, а снова вступил в некую не понятную ей игру, формально пошёл ей навстречу.
Решил и на ней испытать хвалёную «доброту господина Ветрова», от которой однозначно выигрывает только он сам? Вряд ли. Каким бы человеком Ветров ни был, неоправданной самонадеянности в нём не наблюдается. Он не может думать, что благодаря мелким псевдо-уступкам вызовет в ней расположение и сможет ею управлять. Да и не старался он вовсе изобразить душевность и сострадание. Нет, посыл был иной. Какой?