— Подпорки надежны? — встревоженно спросила Гильда.
Из-под притолоки донесся приглушенный возглас изумления.
— Есть что-нибудь интересное? — волнуясь, спросил Джон.
Томми неторопливо вытащил голову, изогнулся, как верблюд, и принял, наконец, сидячее положение, упираясь пятками в землю, он глядел на нас. Его лицо, напоминавшее сейчас спелый помидор, сияло, очки блестели на солнце.
— Она окрашена в светлые тона, — сказал он дрожащим голосом и, наконец, выдал свой козырь:
— Она сплошь испещрена надписями!
Джон, Ральф и Хилэри тут же устроили совещание, нетерпеливо заглядывая под притолоку. Мы с Гильдой решили подождать, пока представится возможность рассмотреть ее с более надежных позиций. Рабочие, смекнув, что их ждет нечто весьма приятное, начали смеяться и петь. Али Шераиф, взволнованный до глубины Души, но внешне спокойный, вновь принялся руководить подъемными операциями.
Наконец, огромная притолока приняла вертикальное положение. Ее осторожно прислонили к порогу двери, которую она когда-то украшала.
Это был чудесный момент. Значительная часть работ уже позади, и мы нашли немало предметов, однако они в лучшем случае помогали нам строить остроумные, но бездоказательные предположения. Надписи — другое дело. Они давали конкретный материал. Так, кристально чистый голос солиста предельно четко доносит те слова, которые невнятно и неясно были пропеты хором.
Вместо того чтобы идти завтракать, мы уселись вокруг притолоки, а Томми и Джон занялись расшифровкой надписей. Огромный изогнутый карниз был разукрашен вертикальными полосами — красными, зелеными и голубыми. Верхний край притолоки оказался поврежденным, но обломки лежали тут же, и было ясно, что потребуется только немного цемента, чтобы придать ей прежний вид.
Под карнизом, по всей ширине притолоки, тянулся круглый лепной фриз красного цвета, украшенный голубой росписью. Сохранились и три панели. Центральная, вдвое большая, чем боковые, содержала десять картушей: в центре — четыре очень больших с именами Атона и по краям — по три меньших. Картуши Эхнатона находились между ними и четырьмя большими центральными картушами. В крайних боковых картушах по одному разу упоминалось имя Нефертити. Я умышленно подчеркиваю «имя» Нефертити и «картуши» Эхнатона, так как его имя было тщательно стерто еще в древности. Я, конечно, знала, что религиозные воззрения Эхнатона были встречены враждебно. Но тут впервые увидела наглядное доказательство этой вражды. Имя еретика было безжалостно уничтожено; имя же его супруги, «Прекрасной дамы», поддерживавшей и разделявшей все новые идеи Эхнатона, сохранилось. Чем же объяснить такое различное отношение к этим царственным супругам? Над этим вопросом предстояло поломать голову моим терпеливым наставникам.
Центральная панель была довольно условна и обычна, боковые же — очень своеобразны и интересны. На каждой из них имелась искусно вырезанная и раскрашенная фигура человека на коленях, лицо его обращено к центральной панели; простирая ввысь руки, он воздавал хвалу священным именам Атона. Над каждой фигурой мы увидели по шесть столбцов иероглифов, и именно они помогли нам узнать имя и род занятий владельца дома Т.34. I. Его звали Хатиа. Как гласила надпись, он занимал довольно высокий пост надсмотрщика за работами и обладал, видимо, значительными средствами, если мог построить дом с таким великолепным каменным порталом.
Как перенести притолоку в дом — вот что занимало наши мысли после полуденного перерыва. Никто почему-то заранее не подумал об этом, мы замечали, что решение любой новой и сложной задачи обычно приходило как-то неожиданно и само собой. Его предлагал не какой-нибудь наиболее сообразительный рабочий или куфти, — нет. Оказывается, подобный способ знали все, и он был единственным, которым, разумеется, и следовало выполнить данную работу. Причем колесный транспорт никогда не применялся. Все решал простой, тщательно продуманный и очень эффективный совместный труд.
В наше время ученые ломают голову, стремясь найти формулы, точно определяющие лучшие способы перемещения тяжестей. Простые египетские крестьяне, конечно, не знали их, и, тем не менее, усвоили принципы, помогающие им выполнять тяжелую работу с наименьшей затратой энергии. Они действовали так, как будто знали о достижениях современной науки. Им помогал в этом многовековой опыт, приобретенный ценой многократных усилий и ошибок. Постепенно, с незапамятных времен, создавались совершенные способы перемещения тяжестей.
И я верю, что эта врожденная сноровка передавалась из поколения в поколение еще с того времени, когда устройство грандиозных сооружений потребовало умения поднимать и перемещать крупные камни.
По-моему, мы были свидетелями чего-то поистине необычайного: эти проворные и смуглые люди, казалось, легко и просто заменяли машины. Какая-то тайная сила воодушевляла их, заставляя бурлить текшую в их жилах кровь далеких и славных предков. Те тоже ценой огромных усилий ворочали большие каменные глыбы, перевозя их из каменоломен сначала на волокушах, а потом на плотах по реке на равнины, где медленно вырастали первые гробницы-пирамиды и храмы фараонов.
Вот и сейчас способ доставки притолоки к дому был найден. Нам, привыкшим к колесному транспорту, нелегко было бы решить эту проблему, а они поступили очень просто: соединили короткие шесты так, что получили четыре длинных (примерно по пятнадцать футов каждый), а потом сделали из них огромный квадрат, крепко связанный в местах пересечения веревками. Он был значительно меньше притолоки. Рабочие придвинули это сооружение вплотную к ней, так, что концы одной пары поручней касались ее, и очень легко и осторожно вкатили притолоку по этим поручням на своеобразные носилки, используя в качестве роликов короткие шесты.
Вскоре огромный камень, слегка перехваченный для безопасности веревками, уже покоился на носилках. Около сорока человек — примерно по пяти у каждого конца поручней — подняли, словно перышко, все сооружение на плечи.
Джон направился вперед, ему надо было успеть домой раньше, чем начнется выгрузка. По команде Али Шераифа все двинулись за ним, словно отряд, идущий за своим командиром. В сущности это так и было. Джон шагал домой гордый и ликующий.
Вскоре облако пыли скрыло от нас носильщиков, но еще долго доносились звуки импровизированной хвалебной песни в честь удачного дня и прекрасной находки — песня помогала им идти. Может быть, немного бессвязная и монотонная, она была близка по духу трудовой матросской песне: сначала солист запевал куплет, призывающий к работе, а потом хор мощно подхватывал припев: «Ей-богу, нам везет! Ей-богу, нам везет!»
Когда мы добрались домой, притолока уже была прислонена к внутренней стене во дворе и покрыта холстом. Кругом царила тишина и спокойствие, удачный день близился к концу.
Не прошло и половины сезона, а мы могли уже доложить об успехе. Может быть, этот припев будет относиться и ко всему сезону, и мы тоже запоем «Ей-богу, нам везет!»
Глава девятая
Как-то вечером, регистрируя находки, я обратила внимание, что на кольцах неоднократно встречается имя Сменхкара, и попросила Томми рассказать мне раз и навсегда о родословной семьи Эхнатона.
— О «раз и навсегда» и говорить не приходится, — сказал он. — Мы можем только строить предположения, используя известные даты жизни и царствований членов семьи Эхнатона. Новые данные в любой момент могут опровергнуть наши догадки. Но пока этого не случилось, нет оснований считать их ошибочными. Большинство принимает генеалогическое дерево, составленное Джоном, и, вероятнее всего, оно правильно.
— А кто же такой Сменхкара? Кем он был и когда появился на исторической сцене?
— Отцом Эхнатона, — начал терпеливо Томми, — был Аменхотеп III.
— Мне это известно, — робко сказала я, — но Сменхкара…