Поэтому наш руководитель не знал, вернется ли он сюда следующей осенью или нет, тратить ли драгоценное время на раскопки каждой лачуги (в любой из них, как бы это ни казалось маловероятным, можно найти что-нибудь важное) или поверхностно осмотреть большую территорию, выбирая наиболее интересные по виду дома. Я знала, что последний метод внушал Джону отвращение. Он отстаивал свой первоначальный план — полностью изучить за этот сезон Северное предместье, а такая работа была почти не под силу нашему маленькому коллективу. Хилэри и Ральф целыми днями вели съемки, а по ночам чертили планы. Чтобы помочь им, Джон и Томми брали на себя львиную долю утренних дежурств в поле, а это означало — через сутки подъем в половине шестого и шестнадцатичасовой рабочий день. Напряжение начинало сказываться. У Ральфа последние дни был очень усталый вид.
Гильда и я делали цветные копии украшений, найденных на балках одного из домов. Приятное занятие, будь у нас побольше времени. Но нас словно кто-то подгонял, стоя за спиной.
Мои нерадостные размышления были прерваны. Пришел Ральф. С минуту он тщетно старался открыть аптечку, затем опустился на стул.
— Она заперта, — сказала я. — Что случилось? Он уставился на меня. Лицо его было посеревшим и грязным.
— Решил, что лучше умереть здесь, — сказал он устало. — Право же, мне очень плохо.
Я поставила ему градусник. Было неприятно видеть, как темная полоска ртути ползет далеко за красную черту.
— Слегка повышена, — сказала я осторожно. — Вам нужно лечь.
— Ну-ка, покажите, — попросил он. — Я вижу по вашему лицу, что температура высокая.
Я протянула ему термометр. Секунду он неумело вертел его в руках, затем нахмурился.
— Тридцать восемь и один, — пробормотал он. — Так я и думал. Ну что ж, нечего и пытаться работать. Я почти ослеп от головной боли и уже день или два неспособен начертить прямую линию. Пойду посижу в столовой, там прохладнее.
— В постель, — сказала я. — Мы навестим вас во время чая. Марш в корзину, Бертран![27]
Он улыбнулся, с трудом встал и пошел к себе. Когда мы с Гильдой пришли к нему, его била дрожь, но он твердил, что после ужина встанет и закончит срочный план дома Т.36.36. Мы посоветовали ему не валять дурака.
— Надеюсь, он поправится, если немного отдохнет, — неуверенно сказала Гильда, когда мы вышли из его комнаты. — Джон очень расстроится. Мы срываем план. Утром он говорил, что нам до зарезу нужен еще один человек для наблюдения за раскопками. А вместо этого у нас один выбывает.
Она пошла за аспирином и ячменным отваром, а я налила бутылку горячей воды и отнесла Ральфу.
Я вернулась в канцелярию. Вечерело. Вид за окном не вселял бодрости. Яростные порывы ветра обрушивались на дом; горячая песчаная пелена скрывала от глаз небо; пальмы, покрытые толстым слоем пыли, сердито качались. Из облака пыли медленно выплыли Джон, Томми и Хилэри. Мне показалось, что Джон слегка хромает. Что еще стряслось?!
Через несколько секунд он тихо вошел в комнату, положил фотоаппарат и блокноты и, не говоря ни слова, вышел. Я пошла в чертежную, где Хилэри укладывал планшет и рулетку.
— Как Ральф? — спросил он.
— Он вряд ли сможет работать в ближайшие дни.
— Ну, а я не смогу взять на себя ничего больше, кроме чертежей, — сказал Хилэри с отчаянием, — Джон же намерен завтра приступить к новому дому и усадьбе.
— Что с ним произошло?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Джон утверждает, что чувствует себя прекрасно, но как вы умудрились узнать?
— Он хромает и ходит мрачный, — ответила я. — Что случилось?
— В полдень, осматривая стенную нишу, он придавил коленом большого скорпиона, — сказал Хилэри. — Видимо, тот здорово его укусил. Сначала ему было очень скверно, но потом он заявил, что чувствует себя лучше, хотя, по-моему, опухоль еще не спала. Он не хотел говорить всем об этом.
Мы отправились в столовую пить чай. Джон уже сидел за столом, но к еде не прикасался. Я знала, что сильный укус скорпиона чреват очень серьезными последствиями. От него даже может умереть ребенок. Джон был очень бледен, но спокоен. Гильда, конечно, узнала обо всем, а Джон только что услышал о Ральфе. Я от души надеялась, что в этот злосчастный вечер мне не придется говорить с ним еще и о наших финансовых затруднениях.
— Ты думаешь, ему до завтра не станет лучше? — взволнованно спросил Джон Гильду.
— Очень жаль, Джон, но об этом и говорить нечего, — ответила она. — Даже с нормальной температурой после такого приступа он не сможет работать на участке. Я думаю, что дня три или четыре вам придется обойтись без него; и потом мы даже толком не знаем, что с ним. Тебе самому с твоим коленом стоит передохнуть денек.
— Невозможно, — сказал он упрямо. — Завтра я буду совершенно здоров. Если нам придется замедлить темп сейчас, мы сможем наверстать после, останемся здесь немного дольше намеченного срока, ну, предположим, еще недель на восемь, начиная с сегодняшнего дня.
Вот оно, приближается!
— Я полагаю, мы осилим это, не так ли? — продолжал он, обращаясь ко мне. — Я имею в виду деньги.
Ну что мне оставалось делать?
— Я занималась сегодня подсчетами, Джон. Боюсь, что наше положение не очень хорошее. С тех пор, как мы наняли еще двадцать пять рабочих, одна заработная плата составляет примерно шестьдесят фунтов в неделю. Насколько я понимаю, денег хватит от силы на пять недель. Чтобы продержаться восемь, нам нужно, по меньшей мере, еще двести фунтов.
Наступило тягостное молчание. Когда капитану не везет — не везет всей команде. Я видела, как он попробовал прикинуть, можно ли в пятинедельный срок закончить раскопки Северного предместья при плохой погоде и с уставшими людьми, и понял, что это нереально. К физической боли, от которой он еще не оправился, прибавилось чувство разочарования.
— Так, все ясно, — тихо сказал наконец Джон. — Что ж, ничего не поделаешь. Раскопаем сейчас все, что в наших силах, и будем надеяться, что возвратимся сюда будущей зимой и с большими средствами.
Мы наблюдали, как он мучительно старался вновь обрести почву под ногами.
— Нам необходимо теперь же подумать, как за лето раздобыть деньги. Надо постараться сделать нашу выставку особенно привлекательной для широкой публики, а до тех пор, — он довольно грустно улыбнулся, — остается надеяться лишь на клад в двести фунтов.
Явился Хуссейн со свежей почтой. Дрожащим голосом он рассказал об огромных волнах на реке и о том, как мальчишки целый час переправлялись на фелюге, не решаясь поднять парус.
Томми понес Ральфу письмо и вернулся, сообщив, что он спит.
— Я думаю, нам не удастся уговорить маленького сирийского доктора из Мэллави переправиться через реку в такую погоду, — сказала Гильда. — Надеюсь, Ральфу не станет хуже до завтра.
Джон роздал письма. Несколько минут не было слышно ничего, кроме шелеста бумаги да воя разгулявшегося за окном ветра.
Немного погодя он сказал:
— Тут есть кое-что. Забавно, что это подворачивается именно сейчас.
Оторвавшись от чтения, мы взглянули на него.
— Молодой американец просит разрешения приехать сюда и помочь нам. Оплаты он не требует — мы должны только кормить его, «он интересуется археологическими раскопками». Джордж такой-то, из Луксора, турист, я полагаю.
— Похоже, что наши молитвы услышаны, — сонным голосом сказал Хилэри.
Стали обсуждать это предложение. Американец мог оказаться как совершенно никчемным, так и неоценимым. Наконец, Джон сказал, что в такой момент мы не имеем права отказываться ни от какой помощи.
— А как же быть с жильем? — спросила Гильда. Томми, вы не будете возражать, если Хилэри поселится в одной комнате с вами?
Оба согласились.
— Хорошо, в таком случае напишите ему, что он может приехать, — сказал Джон, передавая мне письмо. — И чем скорее, тем лучше. Объясните ему — и так, чтобы он понял, — что он попадет не на пикник. Пусть не рассчитывает найти здесь нечто вроде американского дома для экспедиций в Луксоре. Как много могли бы мы сделать даже на сотую долю тех денег, которые они тратят там на шеф-поваров из Швейцарии и ванные комнаты!
27
Бертран и Ратон — персонажи известной басни Лафонтена «Обезьяна и Кот»: синонимы Обманщика и Обманутого.