Кажется, здесь собрались все; большинство от изумления лишилось дара речи; порой раздавались восхищенные возгласы.
Позднее мы узнали подробности. Когда куфти, ведавший работами на этом участке, увидел первый брусок золота, он послал кого-то к старому Умбараку с просьбой позвать Джона. Однако старый Умбарак, почуяв что-то, явился сам, потерял от волнения голову и дал свисток. Не наделай он шума, возможно, удалось бы закрыть кувшин и незаметно перенести его в дом. Но сейчас слух о кладе молниеносно облетел все поле. По мере того как новость передавалась из уст в уста, размеры найденного клада стали фантастическими. Теперь у нас не осталось ни малейшего шанса сохранить в тайне находку действительно огромного золотого и серебряного клада. Возможно, он был зарыт каким-нибудь грабителем эпохи Эхнатона. Может быть, это были украденные и расплавленные сокровища какого-нибудь храма или дворца.
Появились еще серебряные бруски и перстни. Последним был большой слиток золота длиной около фута; за ним тонкой струйкой посыпался серый песок, В нем поблескивал какой-то предмет. Куфти поднял его и подал Джону. Это была крохотная серебряная фигурка — амулет длиной около дюйма. На спине у нее сохранилось колечко для цепочки. Мы увидели большие глаза и горбатый, точно птичий клюв, нос. На головке красовалась круглая золотая шапочка. Вероятно, амулет служил маскоттой[29]. Его положили сюда на счастье, чтобы он охранял клад до тех пор, пока хозяин сможет откопать свои сокровища. Неизвестно почему, но этот день так и не наступил; должно быть, человек, который наполнил кувшин драгоценностями, закрыл горлышко глиняным блюдцем и старательно зарыл его под полом своего маленького дома, но так и умер, не поведав никому свою тайну.
Внезапно все заговорили, жестикулируя, и стали расходиться. Джон поручил Хилэри доставить ценную находку домой и оставаться там до его прихода. Ральф уже был дома, трудясь, как обычно, над чертежами, а Джордж упаковывал вещи. Вечером он собирался переправиться через реку, чтобы сесть на ночной поезд.
Мы с Гильдой вернулись к нашей пленительной, но необыкновенно хрупкой птице. Джон подошел к нам. Он был встревожен. Конечно, вряд ли неожиданная находка могла доставить нам неприятности. Но все же некоторая опасность существовала. Клад могли украсть.
— В наших рабочих я уверен, — сказал Джон. — Но слух распространился за пределы района раскопок. Нелепо то, что с точки зрения археологии этот клад не представляет никакой ценности, за исключением маленького амулета. По-моему, это хетт. Все же остальное — расплавленное серебро и золото.
— Что ж, наши мечты о кладе сбылись! — весело сказала Гильда, покрывая толстым слоем ваты чертежную доску. — Ты ведь мечтал об этом.
— Это верно, двести фунтов! — Он рассмеялся. — Я полагаю, в Каире заберут все. А вдруг они и нам выделят часть? Если бы удалось обратить нашу долю в деньги, мы смогли бы продолжить раскопки в будущем году и к тому же на средства, доставшиеся по наследству от грабителя времен XVIII династии!
Очень аккуратно мы переложили фрагмент стены на чертежную доску, устланную ватой, и молодой куфти с величайшей осторожностью понес ее к дому.
Мы сложили в большой ящик все пожитки — чашки для смесей, ножи, пульверизаторы, ложки, вату, бинты и вместе с Джоном отправились домой, оставив участок на попечение Томми.
— Мистер Джордж будет локти кусать с досады, — сказал он, — и вероятно, теперь даже захочет остаться, но пусть лучше уезжает.
— Он здесь сбавил немало фунтов. Последнее время малый выглядел худым и измученным, — сказала я.
— Мне кажется, во многом виноват его папаша, — добавила Гильда. — Право, он не такой уж плохой. Не беги же так, Джон!
— Я уверен, что многое зависит от воспитания, — сказал он, сбавляя шаг. — Я сам вырос бы безнадежно ленивым, если бы мой отец с самого начала не принял соответствующие меры.
Потребовалось все мое воображение, чтобы представить себе Джона лентяем.
Дома мы застали Ральфа. Он с мрачным видом чертил свои планы и каждый раз, когда Хилэри проходил мимо чертежей, сердито ворчал. Оказалось, что усердный Хилэри поставил кувшин с золотом в кладовой древностей и теперь взад и вперед ходил около двери с револьвером в вытянутой руке. Все это доставляло ему огромное удовольствие и, видимо, производило должный эффект на семейство Абу Бакр. По крайней мере, все трое стояли у порога кухни и по очереди повторяли «Ай-яй-яй!». Джордж уже уехал.
— Но ведь поезд прибывает на станцию около десяти часов вечера, — сказал Джон. — Когда он уехал?
— Примерно полчаса спустя после моего возвращения, — ответил Хилэри. — Клад привел его в необычайное возбуждение. Он впервые оживился. Заторопил мальчишек с фелюги, и они уехали. Ральф ходил к реке провожать его, а я, конечно, не мог, — стою на страже!
— Я подумал, что кому-то все же следует проводить парня, — сказал Ральф. — Не беспокойтесь, он хорошо знал, что принес нам мало пользы. Мне кажется, он уехал раньше, желая избежать неловкости при прощании.
— Возможно, — ответил Джон. — Но я не уверен…
Томми возвратился и сообщил, что на поле все спокойно. Оказывается, рабочие до упаду смеялись над незадачливым владельцем маисового участка рядом с домом Т.36.63. Он годами привязывал своего осла к колу, вбитому в нескольких футах от поля. Именно этот кол и разбил глиняное блюдце. Каково же бедняге было узнать, что он изо дня в день «попирал ногами» несметное богатство! Свое негодование он выражал так бурно, что рабочие пришли в восторг, а Томми сокрушался, что его познания арабского языка не выходят за пределы обычной благопристойной лексики и он многое не понял.
После ужина нам предстояло отделить фрагмент с росписью от стены. Это делалось очень просто: на гипс накладывали легкую чертежную доску, а затем осторожно поворачивали весь сэндвич — две доски со слоем штукатурки между ними. Снять доску с лицевой стороны ни у кого не хватило духу.
— Ну что же, смелее, — сказал Джон, — взглянем на хорошенькую пташку!
Доску сняли. Все обошлось благополучно. При мягком свете керосиновой лампы крылья, покрытые серыми, зелеными и пурпурными мазками, по-прежнему летели по светло-желтому небу, как и раньше, светился зрачок, возможно, чуть потускневший под новым слоем лака, но все же живой и яркий.
— Хорошо! — сказал Джон. — Кстати, нам придется найти специальный ящик для погрузки ее на судно. И, я полагаю, юный Саваг заслужил бакшиш. Ему, должно быть, пришлось немало потрудиться, чтобы доставить ее в дом неповрежденной.
Джон отправился в канцелярию писать статью о находках последних нескольких недель и также о сегодняшней. Статья предназначалась для лондонской газеты; две копии направлялись в Управление службы древностей в Каир и лондонскую контору. Я принялась за обычную регистрацию находок.
Это занятие отняло у меня много времени. Когда я, борясь со сном, прикрепила последний ярлычок, мне стало казаться, что передо мной расплавленная, блестящая, рябая водная поверхность. Маленький хеттский амулет я отнесла в кладовую и положила в отдельную коробочку. Наконец-то он освободился от ответственности, тяготившей его три тысячи лет. На ночь Джон, к великой радости Хилэри, забрал клад в свою комнату и попросил одолжить ему револьвер. Хилэри с готовностью принялся объяснять устройство механизма.
— Но я не собираюсь пускать его в ход, — спокойно сказал Джон. — Мне нужно иметь какой-нибудь предмет, который оградил бы меня от вторжения. Я уверен, что ничего не случится.
— У нас же есть Леонардо, — сказал обиженно Хилэри. — Он никого не впустит в дом.