— Стоп! Немцы, ребята, сейчас сорок первый, а не сорок пятый! Вы наглые, самоуверенные, смелые. Вы должны идти красиво и с чувством гордости, у нас же все-таки кино! Зачем вы ковыляете, как клячи? На исходную!
Герман втайне злорадствовал: теперь он и его товарищи сидели в окопе и лениво отстреливались в то время, как немцы без конца бегали из стороны в сторону. Леша по-прежнему стоял рядом с ним и без конца рассказывал пошлые анекдоты.
Каждый раз одна камера проезжала на рельсах перед окопом, а вторая снимала бегущих немцев.
— Начали! — раздался голос режиссера.
Герман зарядил в винтовку холостой патрон и приготовился отстреливаться.
Немцам, видимо, усвоили урок и теперь шли более уверенно. Герману даже показалось, что их стало больше.
Загремели первые выстрелы.
— Пригибайтесь! — крикнул кто-то сзади.
Герман инстинктивно пригнулся, когда рядом с ним проехала камера.
В этот момент что-то просвистело над головой, и в лицо Герману посыпалась холодная земля.
Он отплевался, протер глаза и вдруг почувствовал, что справа на него навалилось что-то тяжелое. Он повернулся: это был Леша.
— Не падай, — улыбнулся ему Герман и дотронулся до плеча.
Но Леша не отвечал.
Герман схватил его за плечи и увидел, что его почерневший лоб залит кровью, а глаза закатились.
— Эй, что с тобой? — крикнул он, встряхнув его.
Голова Леши безвольно болталась из стороны в сторону, и только сейчас Герман заметил круглую рану в его лбу, прямо над правым глазом. Из раны без остановки хлестала ярко-алая кровь.
— Эй!
Он в панике обернулся назад. Солдаты, стоявшие рядом, высовывались из окопов и яростно отстреливались.
— Тут человека ранило!
Никто не обращал внимания.
Выстрелы загремели чаще. Снова что-то просвистело над головой, и снова на Германа посыпалась земля.
— Медсанбат! Срочно медсанбат! — закричал кто-то с другого конца окопа.
У Германа бешено заколотилось сердце.
Он осторожно выглянул из окопа.
Обе камеры куда-то исчезли.
Он увидел, что один из немцев целится в его сторону, и успел снова пригнуться до того, как раздался выстрел.
«Твою мать, это еще что такое», — пронеслось в его голове.
Леша лежал рядом. Из его лба по-прежнему хлестала кровь.
Все вокруг разительно переменилось. С обеих сторон он слышал выстрелы, грязный мат, приказы и звериные, нечеловеческие крики раненых.
— Огонь по противнику! Не отступать без приказа! — услышал он за спиной.
Он аккуратно выглянул из окопа и прицелился в первого попавшегося немца.
Нажал на курок.
Раздался выстрел.
Немец неуклюже пошатнулся и упал.
Зрачки Германа расширились, сердце заколотилось еще сильнее.
Он перезарядил винтовку, снова выглянул из окопа, снова прицелился и снова выстрелил.
Промах.
В висках бешено пульсировала кровь. Дыхание сбилось.
Он снова перезарядил винтовку и снова выстрелил. Еще один немец нелепо раскинул руки и рухнул навзничь.
Сзади послышался истошный вопль:
— Отступаем! Семенов, прикрывай из пулемета! Все назад, к грузовикам!
С правого конца окопа сухо застрекотал пулемет.
Герман торопливо полез из окопа назад.
В шесть часов утра в коридоре раздался звук открываемой двери.
Смородин насторожился и выглянул из комнаты.
На пороге стоял Грановский.
— Доброе утро! — сказал он, поправляя очки. — Я зашел проверить, как у вас… Что?
Быстрым и нервным шагом Грановский направился к Смородину, встал напротив него и сощурил глаза, оглядев его с головы да ног.
— Что вы… почему вы… зачем вы взяли форму и винтовку? Вам делать больше нечего?
Петр почувствовал себя школьником, разбившим дорогой учительский глобус. Он не нашелся, что ответить.
Грановский заглянул в комнату, и его глаза округлились от ужаса.
— Что вы натворили? — закричал он.
Он кинулся к сверкающему чистотой письменному столу, провел пальцем по его поверхности, задрожал, подбежал к открытой витрине с диваном, широко открыл рот и часто задышал.
— Вы… вы…
Смородин сунул левую руку в карман шинели, а правой крепче сжал ремешок винтовки.
— Что вы натворили? — повторил Грановский. — Зачем вы сделали это? Отвечайте!
Смородин крепко сжал губы, а затем неожиданно громко и резко для самого себя ответил:
— Не могу знать.
Грановский подошел к Смородину, снова оглядел его с ног до головы, заглянул в глаза, как будто изучая его, а затем отшатнулся на шаг назад.