Сказка и нравственность. Что за сочетание невероятного, сказочного с самым реальным, земным?
Как ни странно звучит, но совершенно очевидно, народная сказка (устное народное творчество, как мы называем ее!) была не чем иным, как одной из важнейших бытовых форм системы социально-этического самопрограммирования народа. Она формировала глубинные пласты народной нравственности, исподволь и надежно ковала его богатырский дух. Но вернемся к страстным поэтическим строкам Юрия Медведева в защиту величайшей мудрости русских сказок: «…B старину в русской природе всего был переизбыток — хрустальных ручьев, корабельных рощ, белой и красной рыбы, изюбрей, зайцев, лис, гусей, уток, лебедей. Кочевые полчища во главе с разного рода Налетами Налетовичами, двинувшись походом на Русь, о провизии не заботились: живность кишела под ногами. Но то, что для захватчиков было всего лишь мясом, жиром и перьями, славянину представлялось неотъемлемой частью природы, и распоряжаться ее судьбою следовало милосердно, с умом. Вот почему уже во времена Киевской Руси сурово наказывали браконьеров. Нравственное чувство подсказывало, что природа должна быть, жить, цвести, преумножаться всегда, во все времена, что смысл земного существования — в ней и только в ней, что на голой земле, лишенной цветов, трав, ползающих и летающих тварей, не создашь счастья.
Вот и выходит: не просто спасает малька или птенца простодушный Иванушка — нас, многомудрых потомков, научает уму-разуму. Взаимоотношения героев с природой дают неоценимый урок душе, особенно молодой, расцветающей. Усвоив этот урок, отрок, прежде чем заломать березку или распластать ножом лягушку, задумается: а сколько еще осталось на планете этих лиственных и земноводных…» (Медведев Ю. Сила духа — богатырская. Послесловие к сборнику русских героических сказок «Бой на калиновом мосту». Л., 1985).
Каждое явление природы, каждый ее фактор был отмечен человеком в древности, в зависимости от значимости для него занимал свое место в иерархии ценностей природы. Несмотря на несколько необычное для нас выражение этого обожествленного мира, оно материалистично в своей основе. Реальными были для наших предков и боги, олицетворяющие явления природы, природной стихии — силы могучей, не управляемой человеком. Но главное было в том, что наши мудрые предки-язычники не отделяли добрых посланцев природы — богов — от себя. Более того (и в этом гениальнейшее прозрение древнейшего человека!), считали богов своими помощниками и заступниками от злых сил природы. Боги были их дальними родственниками. Они роднились с ними, были одной крови, одной семьи, а стало быть, по человеческим законам, по законам кровной мести, боги должны были мстить за их, людей, смерть.
Это ли не триумф мысли выживания древнейших предков-язычников, человеческой мысли, создавшей Бога (богов), помогающего человеку выжить, работающего на человека?! (Тогда как при новой религии — монотеизме — Бог фактически не помогает отчужденному человеку, не работает на него. С этого времени человечество работает на Бога — на людей-посредников.) Безусловно, триумф. Тем более что они верили в это так же реально, как и в загробную жизнь своих душ. Можно простить своим предкам — человек никогда не хотел умирать и ради жизни (ради жизни же!) продолжал верить в то, что она не прекращается. И он был психологически прав. Эта надежда на загробное благополучие являлась основой нравственности — системы выживания древнего человека в реальной жизни, на земле. Это было разработано в целях укрепления духа человека — психической силы выживания и являлось мощным стимулом духовной поддержки, что было психологически необходимо. Сила духа выживания толкнула человека на этот путь, страстное желание выжить, победить — жить вечно.
И вот рухнул весь этот сложный мир, культура выживания древнего человека, и природа из бога и друга превратилась во врага.
Когда пытаешься понять все это, объяснить, откуда все же пришла к нам страшная трагедия отрицания природы, что уже в наше время обернулось катастрофой — экологическим кризисом, — вновь и вновь вольно или невольно возвращаешься к истокам новой религии — монотеизму.
Разбирая завалы идеологической и социально-этической, экономической и политической демагогии и ханжества, нагроможденные за 2 тысячи лет существования новой эры, приходишь невольно к выводу: основу этого диалектического процесса — противоречия между человеком и природой — заложила в сознании людей новая религия. Это практически подтверждает Ф. Энгельс: «И мы, в самом деле, с каждым днем научаемся все более правильно понимать ее законы и познавать как более близкие, так и более отдаленные последствия нашего активного вмешательства в ее естественный ход. Особенно со времени огромных успехов естествознания в нашем столетии мы становимся все более и более способными к тому, чтобы уметь учитывать также и более отдаленные естественные последствия по крайней мере наиболее обычных из наших действий в области производства и тем самым господствовать над ними. А чем в большей мере это станет фактом, тем в большей мере люди снова будут не только чувствовать, но и сознавать свое единство с природой, и тем невозможней станет то бессмысленное и противоестественное представление о какой-то противоположности между духом и материей, человеком и природой, душой и телом, которое распространилось в Европе со времени упадка классической древности и получило наивысшее развитие в христианстве». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, «Диалектика природы», с. 496).