Основы ада — на сознательности мучеников. Программа маскировки: наука, искусство, развлечения, мораль. Все это направлено, подстроено, пущено по нужному руслу — Люциферову — «так, как надо», «как и должно быть», «в соответствии с закономерностями ада». Ведь чертовой команде Люцифера мало котлов, вил и прочих весомых атрибутов материи. Они хотят заполучить еще и душу. Собственно, душа-то им и нужна, рогатым, ради нее они стараются всем скопом, ради этого трудится весь Люциферов аппарат.
Отказ от «я», отказ от свободы, признание ада за бытие, утверждение лика Люцифера в сердце — вот что было надо им, всем этим пахнущим серою, рогатым с вилами и декораторам с пером и кисточкой, всем этим лизософам-теоретикам и бесам-практикам. Неудивительно, что мученики становились метафизиками: вода в котле либо кипит, либо заморожена, вилы либо воткнуты в тебя, либо пока что только в соседа. И столь же понятны диалектические методы познания, которые так наглядно демонстрировали черти своим подопечным в аду.
Например, подогревая котельную воду градус за градусом, философски-отечески поучать: «Следите за качественным переходом». И как только вода закипит, бросить туда парочку-другую жертв, для наглядности (и, естественно, лучшего усвоения материала). Диалектичною была и следующая процедура: сначала с подопечного сдиралась кожа, и он становился как бы не «самим собой», отчужденным от собственной кожи (термин придумали лизософы). Затем кожа снова напяливалась на жертву, пришиваясь суровыми нитками к мясу. «Отрицание отрицания» — так называли лизософы этот трудоемкий и сложный по исполнению процесс. Его демонстрировали на лекциях по диалектике, читаемых каким-нибудь особо важным чертом-лизософом.
В аду велась упорно борьба против волюнтаризма. Еще бы! Какое тут может быть своеволие, в мире, где все определяет Люцифер по воле Господа. На каждого волюнтариста у чертей была припасена спецплетка, многохвостая. И достаточно вместительный котел, также особый (он звался в обиходе «Волик»). Котлы, вилы и плетки по традиции считались решающими аргументами любого философского спора в аду.
Но в то же самое время по особому указу Люцифера все черти-идеологи в один голос отрицали фатализм. Наоборот, они усиленно, усердно твердили — и во время перекуров, а уж тем более во время обязательных процедур — о том, что каждый житель ада мучается на свободе. Люцифер, как Главный, не отвечает за поступки индивидуумов, он лишь гарантирует этот ад. Мученикам — муки, чертям — право на труд. С каждого спросится по делам и словам его. «Быть принятым в черти никому не заказано. А за грехи людские отвечают люди, а не Господь или Люцифер!» — обычно эта фраза завершала философскую беседу, за нею вслед давалась новая порция мучений, дабы надежнее закрепить полученные знания. И, для отчетности, проводился опрос всех содержащихся в котлах. Так сказать, социологическое исследование.
Весь ад был организацией сугубо бюрократической. Все в нем было расписано, разложено, подвергалось учету, проверке, спецпроверке, особому контролю, перепроверке, входило в сметы и отчеты, утверждалось сверху, контролировалось доносами снизу, по новой перепроверялось, сличалось с ведомостями, заносилось в журналы спецхрана… И при всем при этом в нашем аду царил полнейший, неописуемый бардак!
Цифры — или, как их стали называть в последние годы, информация — поступали из разнообразнейших источников. От каждого котла тянулась струйка чисел, она сливалась в ручейки, ручьи вливались в реки, реки также сливались воедино, и огромный Амазонко-Волго-Доно-Нило-Конго этот поток вливался в пасть Люцифера. Число уколов вилами, поставленных клизм, горячих припарок, гвоздевых нашлепок, вбитых гвоздей (отдельно — в голову, отдельно — в тело). Число ударов дубинками (раздельно — по голове, животу, ребрам, половым органам, рукам, ногам, спине). Число вмороженных в лед (по графам: навечно, на год, на сутки, на два часа). Число распоротых животов с метражом кишок (по двенадцатиперстным — особый реестрик). Число… Да мало ли их, чисел, шло, суммируясь, на потребу врага рода человеческого! Он питался ими, цифрами, абстрактными символами подотчетных мук, за которыми стояли вполне конкретные мучения живых людей.
Но все эти цифры, в сущности, были липовыми. Рядовые черти у котлов ленились выполнять все предусмотренные планом процедуры. Начальству же докладывалось: «Выполнен!» и даже «Перевыполнен!». Не раз контрольные комиссии и ревизии разоблачали обман. Порою провинившихся чертей, рангом поменьше, бросали в нам в котлы (правда, черти высокого ранга на всю жизнь оставались чертями, так сказать, номенклатура Люцифера). И все эти комиссии-ревизии, в свою очередь, отчитывались липовыми данными личного производства. Наверху, в инфернальных министерствах и ведомствах, делали новую липу. Люцифер, Хозяин, это знал… Но ведь ад по сути своей был липой, фикцией… Кроме реальности мучений, в нем творимых. И тем, кто жил в аду, от приписок и административной липы было отнюдь не легче. Диалектика порядка-бардака лишний раз подтверждала незыблемость законов мира, в котором рачительно хозяйствовал товарищ Люцифер.
…Досконально известно из всех источников: жить хорошо! Все такие добренькие, миленькие чертики, такие ласковенькие, такие умненькие. А какие у них изящные щипчики, как они весело блестят, голубчики!
Я молчу. На заклеенном рту видно четкую надпись (красными буквами):
МНЕ ХОРОШО!
Она повторена три раза для убедительности: МНЕ ХОРОШО — МНЕ ХОРОШО — МНЕ ХОРОШО… Еще бы! Чертики такие милые, греют щипчики, хихикают: «Когда нагреем да приложим куда следует, будет совсем хорошо… Бдительно!»
У них толстые лоснящиеся рожи. Похожие — от Главного до самых мелких. Аккуратно спилены рога, хвосты упрятаны в штаны, не видны издали. Шерсть скрыта галстуком, пиджачной униформой. Но фотографии нахально выдают их — кто они. Уж рожу-то никак не заменить! Косметика бессильна.
Большая вывеска, светящиеся буквы: «РАЙ». Под нею приветливо улыбается Главный, подмигивает:
— Милости просим!
Гостям всегда рады. Предоставляют помещение, очень уютный и теплый котел. Окружают отеческою опекою хвостатых.
…Устроено — нарочно. Подстроено. Этих — в жопу. Этих — под суд. А этих вот, старательных, в конвой, на службу чертом. Каждому — по способностям. Особо бдительных — выдвигать на руководящие котлы.
Все учтено. Обо всем позаботились мудрые, великие, красивые, гуманные и строгие Отцы. С хвостами и рогами.
А под ними — работнички. Усталые, вспотевшие, чертовски злые! Сколько забот о ближнем, поистине адский труд… Нагреть воду, посадить в котел, спросить о самочувствии, следить за градусником, писать отчеты, неусыпно караулить. И ни в коем случае не выпускать из котла! Зазевался — самого в котел, свои не помилуют. Тут и хвост не в счет, и рога не помогут.
…У каждого котла был поставлен репродуктор: пели всем известные мотивы. Я различил «Катюшу», «Марфушу», «Тишину»… Черти были одеты по форме, в ботинках и при галстуках, в широких брюках. Им было очень жарко в этой адской жаре. Всем чертям предписывалось соблюдение приличий, по инструкции номер восемь, пунктом номер девять, подпунктом номер шесть (всем — кроме Главного, Главному было можно все). Я сам хорошо видел, как ударили одного, рядового, <за то>, что случайно расстегнул штаны и показал хвост.
Главный великодушно улыбался. «Я ОЧЕНЬ УМНЫЙ», — гласила надпись на его большом и сытом брюхе. Судя по его роже, он, действительно, был очень умен.
Меня погубило любопытство. Набравшись смелости, я спросил, просто так, в пространство:
— Кто этот Главный? Это…
ХХХээк!
Я не успел назвать фамилию. Один из рядовых чертей, при грязном галстуке, ловко ухватил мой язык стальными клещами: они всегда были на стреме, у всех — у начальников, у рядовых, у добровольцев, рекрутируемых из мучеников.