хода, это лишь жгучая ненависть и постоянно грызущее изнутри чувство мести к человеку, который лишил её жизни. Я долго плакал от обиды и беспомощности. Просто в голове маленького мальчика никак не могла уложиться мысль, что подобное произошло именно со мной. Как можно убить человека? Просто так, просто из обиды, ради оправдания своего страха и ничего при этом не испытывать. Миша не понёс никакого наказания за содеянное и даже более того, о том, что это он убил Машеньку никто, никогда может и не узнать. Те, кто были в курсе, молчали из чувства страха и самосохранения, поскольку мир наш был ещё страшнее. Я мог бы рассказать людям о том, что случилось, да и не один я мог бы это рассказать. Но что бы изменилось? Мои слова это всего лишь слова маленького мальчика, беспризорника, которого никто в этом мире не станет даже слушать, также как и слова других детей, да и тётушки Фимы. Никого из нас не восприняли бы всерьёз, а тётушка могла и вовсе потерять работу и крышу над головой. Нет, это был не страх, это была полная, окружённая мощной стеной отчаяния безысходность. Все молчали, поскольку прекрасно знали, что полиция никогда не станет заниматься делом пропавшей из приюта беспризорницы. Таких как Машенька тысячи, сотни тысяч по всему периметру нового мира. Не только в нашем городе, но и во всех других округах. Им нет никакого дела до того, что моя подруга сначала была зверски убита каким-то мелким, жирным, избалованным имбицилом. А уже после того как её бездыханное тело было свалено на помойке, оказалась сбежавшей. Нет. Не в этом мире я должен был искать справедливости. Долгие месяцы я скорбел по Машеньке. Тётушка Фима пыталась меня утешить, поддерживала меня и сейчас я ей особенно благодарен за это. Близнецы Рим и Тим тоже поддерживали меня. Они часто брали на себя мою работу, таскали мне тайком с кухни хлеб и прессованные каши. Аппетит у меня просыпался только по ночам, так что их заботу о моём желудке недооценить невозможно. Тем более что спать под урчание моего пустого брюха они ужасно не любили. Я возненавидел Мишу и стал скрытно присматриваться к нему. Я готовил план убийства. Сил моих не хватало смотреть на то, как эта мерзкая свинья живёт и радуется жизни. - Пускай, я мал, - говорил я самому себе, - но даже если у меня не получится убить этого гада, то я изуродую его и превращу на всю оставшуюся жизнь в страдающего инвалида, чтобы он пожрал самого себя от ужаса невозможности прожить нормальную жизнь. Хотя о чём я говорю. Миша уже был до безобразия уродлив и телом, и душой. Миша в свои восемь лет выглядел на все пятнадцать. Его тело рано повзрослело в основном за счёт того, что он безмерно жрал. Я планомерно, монотонно и терпеливо продолжал готовить свой жуткий план. Каждый день в течение нескольких месяцев я изучал его повадки, слабости, несдержанные желания. От этого я ещё больше испытывал отвращение к этому человеку. Я узнал его распорядок дня, рацион питания, размер одежды и почерк. Но однажды я узнал такое, что перевернуло судьбу Миши навсегда. Этим секретом поделился со мной Зюзя. Я узнал о заболевании моего врага. Эту тайну миссис Бэкстридж берегла как зеницу ока и скрывала даже от своих знакомых, которых, к слову сказать, у неё было немного. У Миши был диабет. Вторая стадия, скрытый диагноз. Но, несмотря на это, мой враг продолжал уничтожать все имеющиеся в приюте запасы синтетических сладостей. В условиях нашего мира достать инсулин было делом не просто фантастическим, а попросту невозможным. Но миссис Бэкстридж регулярно делала Мише уколы. Как оказалось, одна из прежних воспитанниц приюта работала санитаркой в армейском госпитале, что располагался неподалёку. Она-то и добывала, а скорее всего воровала лекарства для своей бывшей хозяйки. Что заставляло её так поступать, одному Богу было известно. Хотя я и не был Богом, но этот вопрос меня вскоре очень взволновал. Я уцепился за эту возможность и стал обдумывать детали. Мне удалось проследить за миссис Бэкстридж и узнать где именно она получает лекарства. После этого я решил действовать. Однажды ночью я выбрался из приюта и по крышам домов без труда добрался до военного госпиталя. В окнах горел свет. Здание госпиталя было устроено в старом стадионе. Спортом в нашем умирающем мире уже никто давно не занимался и здание пустовало. Вдоль крытых площадок были устроены смотровые, а сами залы стадиона были сплошь уставлены койками с больными солдатами. Я пробрался в здание через приоткрытое гермоокно туалета, и тихо словно тень подкрался к ближайшему освещённому кабинету. Это оказалась сестринская. - Мари, это всё ты? Зачем ты это делаешь? Я не понимаю, - послышался из открытой двери женский голос. - Ты же прекрасно знаешь, что с тобой будет, если доктор Мёрф узнает. Совсем ещё юный девичий голос обиженно отвечал: - Это не я. Ну зачем мне это. Хватит валить всё на меня. - Девочка, ты воруешь инсулин и продаёшь его. Ты думаешь я не знаю сколько сейчас стоит этот препарат? - Это не я!!! - выкрикнула девочка и выбежала в коридор. Она промчалась мимо меня, совершенно не заметив моего присутствия скрытого темнотой коридора. Вслед за девицей выскочила тучная тётка с рыжими волосами и одетая в белый халат медслужбы. - Постой Мари! - выкрикнула она. Но девица уже скрылась в темноте длинного коридора. Тётка махнула рукой и вернулась обратно в сестринскую. Я же тем временем бросился вслед за убегающей девушкой. Тихонько продвигаясь тёмными помещениями старого стадиона, я услышал в отдалённой комнате негромкие всхлипы. Заглянув в комнату, я увидел, что Мари сидит на полу в углу запылённой раздевалки и плачет. Я видел её до этого лишь мгновение, но успел рассмотреть. Что-то до боли знакомое мелькнуло в тот момент в моём сознании. Мари была блондинкой с редкими убранными сзади в хвостик волосами. Её маленький носик вздёргивался каждый раз, как она всхлипывала. Девушка была худенькой и невысокой. На вид ей было не больше пятнадцати лет. Маленький ротик сжался от невыясненной пока обиды. Глядя, на нее, невольно понимаешь, что обидеть такую может каждый. Нужно было действовать, пришлось отринуть наивный мальчишеский страх и начать первому. - Привет, - тихо сказал я, выглядывая из-за двери. Она вздрогнула и уставилась на меня своими покрасневшими от слёз глазами. - Ты кто такой? - быстро спросила она. - Не бойся меня, я тебя не обижу, - сказал я спокойным голосом, чтобы она не подумала, будто я представляю опасность. - Дони, - представился я. - Как ты попал сюда? - спросила она, вытирая слёзы. - Через открытое окно в туалете залез, - ответил я. - Там гермостворка неплотная была, она такая же, как у нас... - тут я осёкся, поскольку совершенно не собирался говорить девушке, откуда я. - Где у вас? - быстро уцепилась она и поднялась на ноги. Я замялся. - Ну, там... Ты, в общем, не знаешь... - Ты из приюта «Надежды»? - вскрикнула она и бросилась прямо ко мне. Я попытался отскочить от неё. Но она схватила и прижала меня к себе. - Ты себе даже не представляешь, как я счастлива! - прошептала Мари. - Я молилась слёзно, днями и ночами и вот Господь услышал мои молитвы. Он послал мне тебя. Она отстранилась и посмотрела на меня вновь полными слёз глазами. - Скажи мне Дони, не знаешь ли ты случайно девочку по имени Маша, Машенька! Она живёт в вашем приюте. Расскажи, как она? Что с ней? Ужас окутал моё сознание. В одно мгновение я осознал, кого именно напомнила мне эта девушка. И хотя я был в то время мал в годах, но глупостью ума не отличался. В одно мгновение я всё понял. Мурашки пробежали по моей спине от осознания всей картины коварства миссис Бэкстридж. Я вновь взглянул в её глаза и спросил откровенно и строго: - Это ты воруешь для миссис Бэкстридж инсулин? Мари посмотрела на меня округлившимися от страха и обречённости глазами. - Я всё знаю, Мари, - сказал я. - Она использует тебя, прикрывается твоей сестрой. Она шантажирует тебя? Новые ручейки слёз скатились по щекам девушки. Она закрыла ладонями лицо и молча, закивала. Я был убеждён в том, что Мари даже не догадывалась о смерти своей сестры. - Вы же не родные сёстры? - вновь спросил я. Девушка продолжала кивать. Я прижал её к себе, она тут же уткнулась мне в плечо и зарыдала. Я почувствовал, как её горячие слёзы пропитывают мою одежду. - У нас один отец, а мамы разные, - тихо проговорила Мари. - Когда он умер, мне было восемь, а Машеньке лишь пара месяцев. Её мама, как и моя не пережила роды. Отец не смог перенести подобное во второй раз и застрелился. - Она не рассказывала, - сказал я. - Она не знает об этом, - тихо сказала Мари. Прошло несколько минут. Она отстранилась от меня и вытерла глаза платком. Затем посмотрела в потолок, проморгалась и спросила: - Так зачем ты здесь? Я рассказал ей историю своих путешествий по крышам. Затем поведал ей о нашей дружбе с её сестрой, про нашу жизнь, о Риме и Тиме, про тётушку Фиму и про ненавистного Мишу. Она улыбалась, когда слышала знакомые имена. Мари ушла из приюта три года назад, поэтому я не помнил её. В то время меня там ещё не было. Что было со мной до приюта, я и сам плохо помнил. Возможно, это было мне и не нужно. Ведь с годами все больше хорошее помнишь, но воспоминания моей прежней жизни явно таковыми не были. Когда мой рассказ подошёл к завершению я остановился и спросил Мари: - На что ты готова ради своей сестры? Девушка в одно мгновение преобразилась. Она стала вдруг колючей и недоступной, в её глазах блеснула ненависть и злоба. - Я готова р