Странно, но факт. Память — не Сурена, а того, чужого, который почти начисто вытеснил личность Акопяна, — говорит о годах, десятках лет, проведенных в этой пещере. Кажется, отсюда выходили только в лес на охоту… не так давно в поисках добычи он прокружил по зарослям до глухой темноты, и его чуть было не задрала громадная кошка, непохожая ни на одного из известных Акопяну кошачьих хищников. Да еще несколько лет назад выгнало всех вон мощное весеннее наводнение… Впрочем, жилье — его и его семьи, состоявшей из двух-трех женщин и целой кучи неимоверно грязных детей, — находилось совсем не здесь, а в извилистом боковом ответвлении. Место под «летописной» стеной считалось почетным. Здесь могли устраивать свое ложе только самые уважаемые люди племени: сам Старик, его взрослые сыновья. Хромой — художник-летописец… и священные жертвы, если таковые приходилось избирать!
Они с Другом стали священными жертвами недавно, не более половины луны назад. Почести им воздавали… если учесть крайнюю нищету племени, то можно сказать, что царские. Три-четыре раза в день подростки притаскивали жареное мясо и, в полном соответствии с местным этикетом, угощали, тыча самый жирный кусок прямо в рот…
Жертвы следовало приносить потому, что духи наслали на Старика болезнь. Большего несчастья, чем преждевременная смерть Старика, с племенем случиться не могло. Другое дело, если патриарх умирал от старости, выполнив до конца свой долг перед соплеменниками. Тогда уходящий Старик сам объявлял, что не желает долее пребывать на земле… а иногда и просил, чтобы младшие помогли перешагнуть порог царства духов, прервали дыхание… Сейчас было другое. Издревле люди знали: если Старик уйдет до времени, убитый зверем или унесенный болезнью, начнутся страшные беды. Пошатнется мировое равновесие. Племя сгинет от морозов, засухи, бескормицы, от черного мора или стихийных бедствий… В это верили свято. Поэтому вчера прыгнул со скалы Друг. Старику немного полегчало — возможно, он приободрился от самого торжественного ритуала, от потрясения, вызванного гибелью жертвы. Но к утру возбуждение прошло, и глава племени снова хрипит и мечется в жару на шкурах под заунывное пение колдуний, под треск их магических погремушек…
Собственно, какой же это Старик? Хотя он невероятно грязен, космат и изуродован кожными болезнями, все-таки можно понять, что патриарху не более пятидесяти лет. Но… он действительно старейший из мужчин! Здесь редко кто доживает даже до тридцати. Враждебная природа, неукротимые и многообразные недуги жестоко расправляются с людьми. Соплеменники очень рано взрослеют: отцами здесь становятся в девятнадцать лет, матерями в десять. Надо торопиться. Тем более что из пяти новорожденных выживает один…
Как скверно, что погиб Носач! Конечно, колдуньи, глубокие сорокапятилетние старухи, знают целебную силу змеиных ядов, лесных трав, сушеного гриба или паутины. Но их искусство оказалось бессильным, как и бесконечные причитания, танцы и треск погремушек. С Носачом не мог сравниться никто. Он заставил бы духов сменить гнев на милость, Старик непременно выздоровел бы…
Ерунда, обернувшаяся трагедией! Скорее всего у этого Старика нечто вроде болотной лихорадки. А может быть, опасная разновидность гриппа. Тут, среди дыма, зловонья отбросов и полусырых кож, он обязательно умрет. Но наверняка хватило бы несколько ампул одного из наших антибиотиков, чтобы предотвратить конец патриарха — а значит, и роковой прыжок охотника со скалы…
Сознание Акопяна, на краткий миг восторжествовавшее в теле первобытного дикаря, снова спряталось куда-то в глубину. Тот, другой — мужчина пещерного племени, готовый умереть для спасения людей и вместе с тем безумно боящийся завтрашнего дня, — старался принять величавую позу, возлежа на шкурах. Ему в очередной раз коленопреклоненно подавали грубый глиняный горшок с опьяняющим пойлом…
— Плюс двадцать пять, Семен Васильевич. И продолжает расти. Давление до ста шестидесяти: обобщенный показатель ноль-ноль семьдесят пять минус сорок.
Дежурный медик-оператор «Контакта» окончил очередной доклад и уткнулся в книгу. Корабль уже находился в сорока миллионах километров от Земли, и ответа Тарханова (даже если академик ни на мгновение не задумается) придется ждать более четырех минут.