Несколько дней назад высказал новые опасения профессор Добрак. Мол, целая неделя мозговой активности — время до высадки на Фобос — с непривычки измучит Акопяна и сведет на нет благотворные последствия анабиоза. Кроме того, в программу полета, отработанную на Земле, входила гипноадаптация к невесомости — это не было выполнено опять-таки в связи с аварийной поспешностью «пробуждения». Но в том, что касалось последнего пункта, врачи были настроены оптимистически. Во-первых, не «разбуди» они Сурена, видения генной памяти препятствовали бы любому внушению. Во-вторых, нормальную гипноадаптацию, без анабиоза, провести не сложнее, чем выпить стакан чаю, — опыт огромный… Не слишком верилось и в быстрое уставание Акопяна — до того он был заряжен здоровьем, весельем, жаждой деятельности. Пожалуй, даже слишком заряжен…
Все его эмоции как бы обновились, стали яркими, их проявления — бурными даже для «сына Кавказа». Он хохотал во всю глотку, отчаянно злился, от малейшего огорчения плакал настоящими слезами. А кроме того, искал любой деятельности. Никаких обязанностей в штатном расписании экипажа для него не предусмотрели. «Ты, брат, теперь не только не бортинженер, но даже и не пассажир, — полушутя сказал ему перед стартом Волновой. — Ты — груз! Верх, не кантовать, боится сырости…» Сурен буквально бегал за членами экипажа, просил дать какое-нибудь поручение. Панин позволил ему вести полетный журнал; доктор Умар нагрузил какими-то не слишком важными лабораторными исследованиями; штурман Брэдшоу допустил к радиолокаторам и тоже дал пустяковое задание, вроде записи координат встречных сгущений метеорной пыли. Более серьезные нагрузки настрого запретил Тарханов… Наконец Сурен, испытывавший, как выяснилось, некий писательский зуд, принялся сочинять беллетризованный очерк о полете, надеясь после возвращения опубликовать его в толстом журнале… Он теперь очень много и бурно говорил, философствовал, спорил; речь стала поспешной, захлебывающейся. Часто, не дослушав собеседника, Сурен обрывал разговор, резко переходил на другую тему. И еще — строил фразы «телеграфным» стилем, будто экономил время. На него поглядывали чуть ли не с опаской — может, это отпечаток генной «игры», необратимое изменение личности?
Сам Акопян не замечал ровно ничего. Вернее, не замечал за собой. Зато… предъявлял претензии к экипажу, к своим товарищам!
— Трудно с ними! — кричал он во время радиопереговоров с Тархановым. — Понимаешь — сонные мухи! Едва ползают! Все! А как будто крепкие люди, все тесты прошли перед запуском… Странно. Я даже ем вдвое быстрее, чем они. Но ведь им еще работать и здесь, и на обратном пути — как справятся?!
Через день-другой Сурен уже чувствовал себя одиноким, полностью оторванным от всех… Космонавты вызывали в нем изрядное раздражение.
Добросовестный Хабибулла Умар, потомок древнего рода афганских народных врачевателей, показал на экране Тарханову некий график. Между осями абсцисс и ординат извивались две кривые — красная и синяя. Красная обозначала расход физической энергии Акопяна в течение суток. Синяя — таковой же расход, средний для экипажа. Красный отрезок взлетал вверх, точно траектория ракеты. Разрыв был огромный. Стрижова испугалась, как бы на борту «Контакта» не возникла ссора — она и помешает выполнению программы полета, и уж наверняка может издергать, утомить столь завидно свежего Сурена. Семен неопределенно ответил, что попытается спустить конфликт «на тормозах»…
Следующим вечером О'Нейл, инженер корабельных коммуникаций, доложил, что Акопян… испортил душ! Скрутил головку электронного дозатора. Тумблер надо поворачивать осторожно, доводить до определенного уровня; затем так же, без применения силы, выставлять температуру воды, насыщенность ионами, ароматизаторами… Сурен же попросту сорвал подряд несколько тумблеров; машина отключила душ, и пришлось ставить запасной дозатор.
Не прошло и нескольких часов, как случилось следующее, столь же курьезное происшествие. Акопян не вышел в назначенный час на связь с Землей, с психофизцентром. Закрытый, адресованный только штату Тарханова телеканал не включался ни с одной, ни с другой стороны. Чуть позже заведующий блоком связи «Контакта» Христенсен сообщил, что Акопян пережал, вывел за ограничитель кнопку включения канала…