— Знаете, о чем я теперь жалею? — сказал он. — Что нет у меня, как у наших давних предков, власти лишить вас права подниматься на корабль.
— Я не могу отпустить вас одного.
— Энну жаль.
— Меня? — удивленно сказала Энна. — Но я просто счастлива!
Они засмеялись все трое и по мягкому трапу пошли к входному люку.
Бенев видел в иллюминатор, как, обгоняя луноход, помчались прочь от ракеты черные пауки-роботы. Еще через минуту качнулись темные громады гор и начали валиться в разные стороны. Потом внизу ярко вспыхнуло — ударили главные двигатели корабля, на миг ослепили весь ракетодром, покрыли серебряным панцирем просторы каменной пустыни и словно бы начертили на горных кряжах угольно-черные трещины, провалы, зигзаги глухих ущелий. И еще последний раз он поймал взглядом распластанную кляксу тени от лунохода, на предельной скорости мчавшегося по пустынному шоссе, и вдруг вспомнил своего верного коллегу, так, должно быть, ничего и не понявшего, сидевшего в своем герметическом отсеке на корме лунохода.
— Жаль, забыл с Руйком попрощаться, — вслух подумал он.
— Это ты еще успеешь, — сказал кто-то за его спиной.
Обернувшись на голос, Бенев увидел своего Руйка в соседнем кресле. И мгновение ошеломленно смотрел на него, холодея от мысли, что тот забрался в корабль, подчиняясь одной только своей привычной пронырливости и совсем ничего не зная, куда они летят и зачем.
— Ты… как тут? — с трудом выговорил он.
— Как и ты. Хотел без меня обойтись? Не выйдет.
— Да знаешь ли ты… куда мы летим?
— Это я еще узнаю. Не впервой сначала снимать, а потом выяснять, что же, собственно, снял.
Испуганно улыбаясь, Бенев смотрел на него и молчал. Он знал, что возвращение невозможно, но знал также, что нельзя и оставлять на борту человека, не осознавшего своих действий, самостоятельно не решившегося на риск.
— Я должен тебе… кое-что объяснить. Я отвечаю за тебя…
— Перед кем? — удивился Руйк.
— Перед самим собой.
— Каждый человек отвечает за каждого человека перед самим собой.
— Тут особый случай. Ты ведь не знаешь, что мы никогда не вернемся.
— А куда мы денемся? Это же не межзвездный корабль.
— Это корабль в неизвестность. Слушай и не перебивай.
Он начал подробно рассказывать ему о «черной дыре», о решении профессора Громова первым приблизиться к ней, о том, что возможна неудача и тогда корабль просто сгорит в огненном кольце, чтобы перейти в другое состояние, превратиться в ничто, что надежда на возвращение почти исключена, потому что система «корабль — «черная дыра» в лучшем случае станет устойчивой и что вырваться из гравитационных лап черного чудовища, вероятно, не удастся…
— Ну что ж, — перебил его Руйк. — Буду первым репортером при «черной дыре»…
Тихий мелодичный гонг они услышали совершенно ясно, несмотря на гул двигателей. Засветилась переборка в глубине отсека, и показалось чуть искаженное ускорением озабоченное лицо профессора Громова.
— Извините, профессор, но так вышло, — виновато сказал Бенев, кивая на Руйка.
— Если уж так вышло, то лучше осознать все до конца, — сердито сказал Громов. — Еще не поздно пожертвовать спасательной капсулой и выбросить вас в космос. Когда приблизимся к кольцу, будет поздно. Тогда, возможно, мы не только не сможем использовать спасательную капсулу, но и сообщить о выбросе на Землю, чтобы вас подобрали. Я вовсе не уверен, что в условиях мощных гравитационных аномалий нам удастся поддерживать связь с Землей. Всего скорей мы просто исчезнем для людей, и они узнают о том, живы ли мы и продолжаем ли бороться с «черным дьяволом», только косвенно — по изменениям его орбиты. Так я думаю.
— Безвыходных положений не бывает, — простодушно заметил Руйк.
— К сожалению, бывает.
— Земля же рядом, весь ученый мир. Придумают что-нибудь.
Громов внимательно посмотрел на него.
— Хотелось бы надеяться. Когда-то даже мечтали об этом — иметь под боком «черную дыру» и тем решить сразу две важнейшие проблемы — энергетическую и проблему отходов. Но я привык рассчитывать на худшее.
Он замолчал, переводя насупленный взгляд с Бенева на Руйка и обратно. Ровно гудели двигатели, и вибрация слабо чувствовалась через толстые подошвы скафандров, через воздушные амортизаторы кресел. Сверкающий край Луны висел под иллюминатором, проваливался.
— А худшее таково, — с беспощадной суровостью в голосе продолжал Громов, — что вам, вероятно, придется расстаться с мечтой о первом репортере при «черной дыре». Вы просто не сможете передать снимки, если их вообще возможно там сделать.
— Жаль.
— Если жаль, то уходите немедленно.
— Жаль, — повторил Руйк, — жаль, свои аппараты не захватил. Каких бы я вам портретов наделал!..
«ЖЕМЧУЖНОЕ ЗЕРНО»
Багровея, словно наливаясь кровью, звездочка импульса на приборе контролера-автомата поползла вверх, подрожала, достигнув середины шкалы, и снова стала сползать и бледнеть. Сигнал поступал с сорок четвертого участка, примыкавшего к морю. Федор выбежал на крыльцо. Испещренная клетками бассейнов огромная лагуна поблескивала миллионами пузырей, шипела и стонала. От нее несло холодом.
«Надо осмотреть этот сорок четвертый», — подумал Федор. Он открыл дверь, чтобы сообщить о своей отлучке на главный диспетчерский пункт, и застыл на пороге: экран видеофона на пульте светился, в его глубине, занимая все пространство, лежал кристалл. Точеный октаэдр поблескивал треугольными плоскостями, вспыхивал искорками цвета переспелого граната с фиолетовым отливом. Казалось, что это никакой не кристалл, а сосуд в форме кристалла, наполненный огненной жидкостью.
— Хороша игрушка? — услышал он измененный динамиком голос жены. — Вот какие подарки приносят женщинам настоящие мужчины.
— Андрей? — догадался Федор, и сердце его упало.
И тут на экране появилось лицо Андрея, сильно изменившееся за годы, пока он его не видел, осунувшееся и бледное, как у большинства космонавтов.
— Здравствуй, дружище! Извини, старина, не удержался. Нашел эту штучку в космическом мусоре и решил подарить Тоне. Ты же знаешь…
Федор молчал, приходя в себя. Ему ли не знать! Семь лет, сколько женат, тщетно борется он с ревностью, стараясь подавить в себе это недостойное чувство, неизвестно с какими генами доставшееся ему по наследству.
Когда-то еще в университете у них сложился классический треугольник: Федор Буренков — Тоня Коновалова — Андрей Карпинский. Андрей был первым щеголем на курсе, к тому же он специализировался по космической технике, и Федор почти не сомневался; что в этом треугольнике ему уготована роль тупого угла. Тоня тоже увлекалась космической техникой, что еще понижало и без того ничтожные шансы Федора. Но судьба любит играть с людьми в жмурки. На выпускном вечере, когда был объявлен многозначительный белый вальс, Тоня демонстративно через весь зал пошла к нему, к Федору.
Через месяц играли свадьбу. Андрей тогда целый вечер просидел молчаливый. А на другой день ушел работать в метеоритный патруль. Ушел, как он говорил, чтобы только оторваться от земли, по которой ходила Тоня. Но так там и прижился, став, как он сам себя называл, небесным дворником…
— Ты чего молчишь? — забеспокоился Андрей.
— Здравствуй, — угрюмо ответил Федор. — Где ты ее взял?
— Кого?
— Вот эту… этот кристалл.
— Я ж говорю: нашел в космическом мусоре. Ты даже не представляешь, сколько всего летает в космосе. Иногда попадается интересное, вроде этого кристалла. Я его в термостате привез. Чтоб сохранить космический холод.
— Кусочек космоса! Прелесть! — воскликнула Тоня откуда-то из-за экрана. — Приезжай, Федя, пока он не оттаял.
— Да он, похоже, никогда не оттает, — сказал Андрей. — Поразительная теплоемкость. Три часа лежал на солнцепеке, а ничуть не согрелся.