Чуприн подумал было, что Нюра тут вроде бы совсем ни при чем, но мысль его переметнулась к последней несуразности. Зачем под самый конец им понадобился липовый Иван Иванович, читающий фантастику? Хапнули свое и улетайте так же незаметно, как прилетели. Так нет, захотелось еще подразнить, приоткрыть карты. Тут что-то не так. Непорядок. Если он есть на Земле, то почему бы ему не быть на другой планете, откуда прилетели эти черти со своими звездочками? Это же так ясно: если идут на тайное, на воровство, значит, делают недоброе дело. А одно недоброе само по себе разве существует? Недоброе всегда там, где есть доброе, оно паразитирует на добре, живет его соками. Значит, в тех людях, что прилетели с недобрым намерением, тоже могло заговорить человеческое?
Чуприн засмеялся облегченно от того, что назвал их людьми и что отпало последнее сомнение. Если есть доброе, то оно непременно должно захотеть извиниться, как-то оправдать свои поступки…
Вечер опускался такой же, как вчера, тихий, добрый, и в душе у Чуприна не было вчерашних сомнений. Он быстро шел по улице, спешил донести свою упрямую уверенность до отделения милиции.
МОЙ СОСЕД — «ДИЛЕТАНТ»
Он всегда был чудаком, мой сосед Серега. А тут решил купить «Москвича».
— Зачем тебе «Москвич»? — говорю. — До работы рукой подать.
— Да так, в моторе хочу покопаться.
Как вам это нравится? Для этого и денег-то не надо тратить: иди в автоклуб, копайся сколько хочешь. А ему подавай персональный мотор, чтобы в своем сарае стоял.
Купил он и впрямь рухлядь. «Москвич» был того древнего образца, что походил не на автомобиль, а на коробку с колесами. Хозяин его до самого конца не дышал, все ждал, что его прогонят с этой кучей металлолома. А когда получил деньги, сразу исчез. Боялся, что покупатель передумает.
Помог я Сереге вкатить покупку в сарай и полез с сочувствиями:
— Далеко ль собрался на этой колымаге?
Есть в нас такая привычка: все-то нам хочется чужие поступки на себя примерить.
— Мне эта машина нужна не как средство передвижения, — сказал Сергей.
— Вот те на! А для чего тогда колеса существуют? Может, ты коллекционером заделался? Тогда авто не для нас, работяг. Без штанов останешься. Ты уж лучше берись за марки — дешевле обойдется.
— Да нет, — говорит, — я тут одно изобретение изобретаю.
— К авто?
— Ну…
В общем, надоел я ему. Но у Сергея терпение — позавидуешь. Больше, чем у продавщицы в пивном киоске. Та целый день такое в своем окошке слушает, что, доведись до меня, давно бы озверел. А той все словечки как с гуся вода. Вот и Сергей — приставай не приставай, все равно не нахмурится. Словно уши выключает. Слушает, а думает о своем. Я как-то для эксперимента таз уронил в коридоре. Грохот был!.. Собака за забором заикаться начала. А Сергей хоть бы ухом повел. И на этот раз он нисколько не разозлился на мои приставания, сказал спокойно:
— Пантелеич, я знаю, ты можешь быть гениальным учеником, но я плохой учитель. Все равно всего тебе не втолкую. Но ты великий слесарь. Помоги мне, пожалуйста, сделать одну штуковину…
Вот так всегда: вроде уест и вроде похвалит. Стоишь и не знаешь, дуться или улыбаться.
Я на Серегу никогда не обижался. Чутьем чуял в нем человека, каких поискать, и мастера, каких даже искать не надо — все равно не найти. Он раз показал мне пустую поллитровку — «грешок молодости», как он выразился, а в ней целый завод работает: станки крутятся, конвейеры ползут, люди бегают. И неизвестно, что за сила их двигает. Я сначала подумал, что он туда батарейку засунул, а оказалось — ничего. Оказалось, что все заводится уже тем, что кто-то берет в руки эту «заводную поллитровку» да крутит ее, рассматривая.
Домик у нас двухэтажный — внизу я живу, вверху он. И слава богу, что больше соседей нет, а то бы наговорили всякого. Так вот, слышимость у нас через потолок сами знаете какая, и я всю Серегину автоматику узнаю по звуку. И как двери у него сами собой открываются, и как кровать по утрам переворачивается, превращается в стол… Великий чудак мой сосед, редкий умник. А не заносится. Чуть посложней работа, стучится ко мне: «Давай, Пантелеич, выручай».
Делал я ему всякие штуки замысловатые. А тут гляжу на чертеж и в глазах рябь.
— Что это? — спрашиваю. — Как тут разобраться?
— А я и сам с трудом разбираюсь. Вот тебе другие чертежики. Выполняй их по очереди и все сообразишь.
Леший знает, что это была за штуковина и зачем. Все вместе размером в небольшой чемодан. Снаружи она и впрямь походила на чемодан, только тяжелый, железный. А внутри, если открыть, черт ногу сломит: секции, отделеньица, камеры всякие. На год работы.
— Этот чемоданчик, если кому заказать, обойдется не дешевле автомобиля.
— Конечно, Пантелеич, не поскуплюсь. Я ведь понимаю: не всякий такое сумеет. Только, сам знаешь, денег у меня кот наплакал…
Тут я рассердился.
— Денег нет, а машину покупаешь?
— Так это, — говорит, — к машине чемодан. Без него мне и автомобиль не нужен.
— Вроде мотора, что ли?
— Вот, вот, вроде этого, только поважней.
Попробуйте догадайтесь, что в машине важней мотора? Разве колеса? Ну да если Сергей говорит, значит, есть что и поважней. А нет, так приделает. Это уж я точно знаю.
Прошло две недели. Каждый день я после работы в слесарке оставался. И по выходным в своей сараюшке копался, все железный чемодан делал. Совсем измучился. Хоть бы знать, что к чему. А то ведь нет хуже неизвестное делать. Так бывает: приносят в цех заказ, а зачем и для чего — не говорят. И никакого тебе удовольствия. Ну там, может быть, государственные секреты, а тут родной сосед — и те же муки?!
Не выдержал, пошел стучаться в Серегин сарай. Вышел он, шатается. Глаза красные, словно вчера на свадьбе гулял.
— Ты, — спрашиваю, — по ночам-то спишь?
— А ты бы спал на моем месте?
— На твоем месте я бы пешком на работу ходил.
— А у меня отпуск.
— Ты что же, отпуск в сарае проводишь? Взаперти? Если уж такой чокнутый, — говорю, — так хоть бы на дворе в машине-то копался. Все на свету. А лучше ехал бы ты, раз в отпуске, куда-нибудь отдыхать.
Вот тогда он и раскрылся.
— Пантелеич, — спрашивает, — тебе можно тайны доверять?
Я даже обиделся. А кто бы не обиделся? Разве есть такой человек, который признался бы, что ему нельзя доверять?
— Мне и в самом деле нужно уехать ненадолго. Можешь мою квартиру посторожить?
— Чего ее сторожить?
— Так, на всякий случай. Ты, главное, слушай, что там у меня происходить будет. Если услышишь какой звук, сразу мне телеграмму. Понял?
— Чего тут не понять.
— Это все для науки. Наука она знаешь какая капризная?..
Так я и забыл расспросить о чемодане. А на другой день он уехал, и я стал сторожить его замки.
Три дня прошло тихо-мирно. А потом глянул я на счетчик у Серегиной квартиры и ахнул: крутится как бешеный. «Что, — думаю, — за оказия? Может, свет забыл погасить? Поглядел на окна — темны. Дал телеграмму, как условились: так, мол, и так, дорого тебе отпуск обойдется. Назавтра получаю ответ: «Пусть крутится, как-нибудь расплачусь».
Снова стал сторожить. По утрам и вечерам, а то и среди ночи, когда вставал, поднимался на второй этаж, прикладывал ухо к двери, прислушивался. Я уже ко всему был приучен и, пожалуй, не слишком бы удивился, если бы у него дома стулья вдруг сами собой заплясали. А услышал свист. Тихий такой, но до того пронзительный, что прямо не по себе становилось. Будто далеко-далеко визжит кто-то на самой невозможной ноте. Снова отстучал телеграмму. И получил ответ: «Спасибо, Пантелеич. Пусть свистит. Сторожи дальше».