– Приходил? – с ходу осведомилась Ангелина, увидев свою помощницу.
– Да.
– То-то ты вся светишься. Ну и что?
– Приглашал обедать, но я отказалась.
– Почему?
– А он на ужин пригласил.
– О! И куда пойдете?
– Не знаю, он не сказал. В шесть зайдет.
– Он наши книги смотрел?
– Не очень… Повертел Мандельштама, потом Набокова, сказал, что не любит Достоевского…
– Имеет право, – улыбнулась Ангелина и вдруг остро позавидовала тому сиянию, той молодой радости, которая так и плескалась в зеленоватых Макиных глазах. Неужели для меня это уже пройденный этап? Но любовь и свое дело несовместимы, а дороже издательства у нее ничего не было.
– Очень за тебя рада. Только не наделай глупостей.
– Постараюсь, – не очень уверенно ответила Мака.
– Ты сейчас иди перекуси, а то потом у меня встреча в четвертом павильоне.
– Я не хочу есть.
– В предчувствии ужина с модным писателем?
– Нет, просто…
– Мака, ты второй день не хочешь есть, я за тебя беспокоюсь, а что скажет мама? Что я заморила тебя голодом?
– Ну, Ангелина Викторовна, хватит вам смеяться… – надула губки Мака. Но глаза ее продолжали светиться сумасшедшим восторгом. Совершенно щенячьим.
– Да боже меня упаси! Я просто немножко завидую… Я уже не в состоянии так радоваться… Ничему, наверное.
У Маки сжалось сердце. Она знала, отчего Ангелина утратила способность радоваться. Но предпочла сделать вид, что не поняла.
– Вы еще влюбитесь и тоже будете сиять! Вы ж еще нестарая…
– Ну спасибо, утешила!
Ангелина задерживалась. Уже начало шестого, а ее все нет! Она обещала сама закрыть стенд, но все-таки уйти без нее будет неловко. Ну, может, Головин согласится немножко подождать…
Ровно без четверти шесть Ангелина появилась:
– Ну что, не пришел?
– Нет, рано еще, – с облегчением выдохнула Мака. – Убираем?
– Нет, я сама уберу, ко мне еще должна зайти одна дама из Израиля, она завтра утром уезжает и хочет взглянуть на наш стенд, обещала быть не позже четверти седьмого. Так что беги в туалет.
– Зачем?
– Причешись, подкрасься чуточку.
– Ой, да, спасибо, я что-то сдурела!
– Не рановато ли?
Мака в ответ только счастливо рассмеялась.
Яблочное вино оказалось необыкновенно вкусным и пилось легко, как лимонад. Стоило им сесть на лавках друг против друга, как кельнер тут же поставил перед каждым по большущему стакану желтого ароматного напитка и лишь после этого подал меню.
– Ну, Мака, чем тут кормят? Полагаюсь на вас, я все равно ни черта не пойму!
– А я вам буду переводить!
В результате они заказали какие-то салаты, свиное жаркое и, разумеется, еще вина. Все оказалось вкусно, как-то по-домашнему и без затей, именно то, что любил Федор.
– Вам нравится, Мака?
– Супер! Но я уже пьяная!
Ничего ты не пьяная, как можно опьянеть от этой яблочной прелести? Ты просто влюблена, девочка, полна каких-то своих девичьих ожиданий, думал он, глядя на Маку. Ему уже не хотелось придумывать ей другое имя, он как-то с ним свыкся, оно уже казалось милым, детским, и вообще она чем-то напоминала ему любимую пятилетнюю племянницу Шурку, такая же пухленькая, вся словно в детских перевязочках… И едва он вспомнил Шурку, как утратил к Маке сексуальный интерес. Она милая, неглупая, но еще совсем девчонка, что она знает о жизни? Хотя зачем мне ее знания, я и сам многое в этой жизни знаю, а она чистый лист… Чистый лист должен привлекать писателя, странно, никогда в жизни до тех пор, пока я не начал писать, чистый лист меня не привлекал. А теперь все изменилось. Значит, и Мака должна меня привлекать… Она такая хорошенькая, и грудь так аппетитно колышется под зеленой кофточкой.
– Федор Васильевич, о чем вы задумались?
– О тебе, Мака! Ох, простите, я…
– Нет, ничего, можете говорить мне «ты», если вам так проще… Федор Васильевич, расскажите о себе!
– О себе? Что же тебе рассказать?
– А что хотите, мне все про вас интересно! Говорят, у вас очень романтическая биография.
– Кто же это говорит?
– Я не помню… Или я где-то читала…
Она хорошая, без затей, ничего из себя не строит, не притворяется и кокетничает так наивно, вся как на ладони, протяни руку и бери. Это как-то озонирует душу… Вот и хорошо, пусть будет, но спать с ней не надо. Пока, во всяком случае. Да и как это осуществить? Она тут, я в Висбадене, будь он неладен. Везти ее туда, в эту келью? Идти к ней? Снять номер во время ярмарки, по-видимому, нереально, да и зачем? Отложим до Москвы. Да, друг Федор, старый ты стал! Раньше такая чепуха тебя не могла бы остановить, раньше ты уж изыскал бы возможность трахнуть эту девочку, не думая об удобствах. Так то раньше…
Как странно он на меня смотрит, как будто прикидывает что-то, думала Мака.
Но тут кельнер принес по третьему стакану вина.
– Ой, я, наверное, не выпью столько! – засмеялась Мака.
– Ну немножко-то можно, а допивать совсем не обязательно.
Они сидели друг против друга на краю длинного стола, и через некоторое время к ним подсели четыре женщины. Немолодые, ничем не интересные немки.
– Федор Васильевич, – набралась храбрости Мака, – у меня тут ваша книга, вы не могли бы мне что-то написать?
– С удовольствием! – И, ни на секунду не задумавшись, он написал: «Прелестной Маке от одурманенного ею и яблочным вином автора».
Ах, как она обрадовалась, как залилась краской, покраснела даже ложбинка между грудями, под невесть как расстегнувшейся пуговкой. Нет, в Москве я ее точно трахну, а там, может, и женюсь…
– Мака, а что ты закончила? – сам не зная зачем, спросил он.
– Филфак, романо-германское.
– И что ты вообще делаешь в неярмарочное время?
– Работаю редактором в «Фатуме».
– Тебе твоя работа нравится?
– Очень.
– А замуж не хочешь?
– Замуж? – У девочки побелели губы и краска стала медленно сползать с лица.
– Ты была замужем?
– Нет, что вы… – испуганно пробормотала она.
– А выходи за меня замуж!
– Это вы так шутите? – справилась с испугом Мака.
– Нисколько! Я, конечно, староват для тебя, но… Чем черт не шутит. Может, мне именно это и нужно, твоя молодость, красота… Мы совсем незнакомы, но ведь тем лучше, будем что-то открывать друг в друге… У меня хороший характер, я нетребовательный… У нас может быть масса общих интересов, в конце концов, мы занимаемся практически одним делом…
В этот момент он словно видел и слышал себя со стороны, но не слишком удивлялся своим речам, ему вдруг показалось, что брак с этой девочкой – спасение для него, хотя не очень ясно от чего, собственно, надо его спасать…
– Федор Васильевич, вы, может быть, выпили слишком много вина? – осмелилась предположить Мака.
– Думаешь, такой бугай, как я, настолько опьянел от трех стаканов фруктового пойла? Нет, просто… Знаешь, я позавчера нашел в гостинице на лестнице сережку… Где она у меня, ага, вот… – Он достал сережку из кармана, но держал ее зажатой в руке. – Так вот, я нашел сережку и стал воображать, кто ее потерял, как выглядела эта женщина, и представил себе, что она такая, как ты… Молоденькая, пухленькая, рыженькая – словом, прелестная, и вдруг в тот же день увидел тебя наяву… Это, знаешь ли, производит впечатление. Это было как… как…
– Как воплощение мечты? – рискнула подсказать Мака.
– Вот именно! Умница! Так что, пойдешь замуж?
– Да! Да! – восторженно воскликнула Мака. Господи, не может быть… Все подружки просто ошизеют, а мама… Наверное, мама обрадуется, ей нравятся его книжки, да и вообще, зять – известный писатель…
– Мака, хочешь еще чего-нибудь?
– Нет, спасибо… Я…
– Ты не бойся, я не передумаю… Ты мне нужна, Мака!
– И вы мне… Я с первого взгляда… поняла… что-то будет… Но так быстро…
– Тебя это пугает?
– Нет!
– Молодец, храбрая девочка!
Она восторженно улыбнулась. И зазывно, ах как зазывно!
– Может, пойдем отсюда, а? Тут эти тетки галдят… Знаешь, я непременно напишу рассказ «Вино из яблок». Ты скажи кельнеру, чтобы принес счет.