– Как будто в другой вечер нельзя покататься на ишаке, – заявила она Гарику. Он непонимающе смотрел на нее. Тогда Настя спросила его:
– Тебе передали приглашение на танцы?
– Да, мне ребята передали твою записку.
Данилина шутка начинала выходить ему боком. Настя помнила, что никому никаких записок не писала, это ей прислали целое любовное письмо. Значит, Данила сочинил его сам и от ее имени подсунул Гарику.
– В записке про ишака что-нибудь было?
– Нет, не было.
– Тогда зачем ты его привел?
– Кого?
– Ишака!
Первой захохотала Анна Николаевна. Потом раздался рокочущий бас Данилы. Макс криво усмехался. Не смеялись только Настя и Гарик.
– Где записка?
– В шортах осталась.
Анна Николаевна покачала головой.
– Ох, Данила, с тобой не соскучишься.
А вечер шел своим чередом. Настя блистала и была счастлива до невозможности. Она спросила Гарика:
– А лезгинку ты можешь танцевать?
– Я ее на сцене в казино исполнял, – заявил он. – Этот наряд для меня шили.
Когда очередной танец закончился, Настя подошла к человеку-оркестру.
– Простите, пожалуйста, – попросила она, – если у вас есть в репертуаре кавказские танцы, исполните, пожалуйста, лезгинку.
– Пожалуйста, – человеку-оркестру, видно было все равно, что играть.
Когда заиграла зажигательная музыка, Гарик поклонился Насте приглашая ее на танец. Она, быстро перебирая ногами, поплыла по танцплощадке. Казалось, ноги ее не касались пола, а тело само передвигалось в пространстве. В этом вся прелесть восточного танца. Девушка должна походить на паву, на плывущую по озеру белую лебедушку. Пусть Настя еще не округлилась, пусть угловато торчали еще лопатки, но танцевала она как богиня. Молодой утицей обошла она по кругу сцену. А следом за нею, появляясь то справа, то слева, вставая на кончики пальцев, ястребом носился Гарик. За его ногами не поспевал взгляд.
– Они профессионалы? – спросил кто-то рядом.
– Да, по нотам разучивают, с утра встанут, я им на пианино играю, а они ногу выворачивают на си-бемоль, – буркнул Данила.
Проплывая мимо угла, Настя почти незаметным движением выдернула из дамской сумочки белый предмет. Когда она оказалась посреди танцплощадки, предмет оказался на полу. Гарик должен был его подобрать. Вся хитрость заключалась в том, что предмет, а обычно это бывает дамский платочек, нужно было поднять с пола не коснувшись его руками. Без специальной тренировки сделать это практически невозможно. Гарик, остановившись напротив белого предмета, в такт музыке раздвигал ноги шире и шире, а сам постепенно склонялся над предметом. Вот, наконец, он коснулся его губами и вскочил как мячик. Белый предмет, обычный конверт, сложенный пополам, он держал в зубах. Прямо перед его глазами красовалось имя получателя, написанное каллиграфическим почерком с удивительными завитушками, – «Анастасии». Только слепой не мог разглядеть имя адресата. Настя протянула за ним руку. Танец закончился. Гарик, секунду помедлив, отдал его. Последовали аплодисменты. Настя сложила конверт несколько раз и зажала его в руке. «Пусть Гарик знает, что мне пишут письма, – подумала она, – если он спросит, что за послание ей пришло с красиво выписанным названием, так и быть, она его подразнит и признается, что это любовное письмо. Нечего Даниле устраивать глупые шуточки. Пусть постоит у стеночки». Поэтому, когда человек-оркестр объявил, что следующий танец «белый», она, ни минуты не раздумывая, сама пригласила Гарика на танец. Звучало танго. Гарик красиво и уверено вел ее среди танцующих пар. Вдруг он ее спросил:
– Что за конверт ты бросила на пол?
Вот и настала торжественная минута. Настя могла во всеуслышание заявить, что получила любовное письмо.
– Это не конверт, это письмо. А что?
– Да ничего. Я просто так.
Ей не понравилось, что он не проявил даже элементарного любопытства. Неужели ему не интересно, от кого письмо? Если бы у Насти здесь была хоть одна школьная подружка, она ни в жизнь не похвасталась бы перед Гариком, что получила от Данилы письмо. А он даже не спросил ее, от кого оно. Как будто бы она ему в этом созналась.
– А если просто так, то нечего и спрашивать, – поставила она Гарика на место.
Они прошли по площадке почти целый круг. Первой не выдержала испытания молчанием Настя. Она заявила:
– Письмо-то любовное.
Настя заглядывала в глаза Гарику, надеясь увидеть, какое впечатление произвело на него ее заявление. Он неожиданно нахмурил брови и, казалось, не поверил ей.
– Кто еще про него знает?
Такого вопроса Настя не ожидала. Она думала, что он спросит, кто его ей написал. Чтобы отвести подозрения от Данилы – автора письма, она заявила:
– Макс.
– Отдай его обратно, – вдруг заявил Гарик.
Его неожиданная просьба удивила Настю. Она спросила:
– Что, почерк узнал?
– Узнал! А что? Отдай.
Настя вдруг осознала, что слово «обратно» означает одно: что перед нею стоит настоящий автор письма и требует свое добро. Значит, пожалел уже, что отправил его. Быстро же у него прошла любовь.
– Нечего писать такие письма, – заявила она ему в ответ.
– Не ожидал я от тебя… – вдруг заявил Гарик.
– Чего не ожидал?
– Я думал, ты девушка воспитанная, а ты, а ты…
– Что я?
– Черствая. – Гарик мгновение помолчал, и снова попросил: – Отдай письмо, нечего над ним смеяться.
А Настю уже понесло. Ее вместо признания в любви еще и оскорбили. Она задохнулась в гневе:
– Я невоспитанная? Я черствая?.. Вот… вот… вот… – конверт, который она сжимала в руке, был разорван на мелкие кусочки и осенними листьями разлетелся по танцплощадке.
Этот танец они не дотанцевали. Гарик ее проводил на место. А у Насти из глаз брызнули слезы. Хорошо, что в это время Анна Николаевна кружилась посреди танцплощадки и не видела дочериных слез. Гарик, не попрощавшись ни с кем, по-английски покинул вечер танцев.
– Что случилось? – спросил ее Макс.
– Хам он, вот что!
– На ногу наступил?
– На ногу только ты можешь наступить, а он хорошо танцует.
Униженный Макс отвернулся в сторону. Он и так, бедный, переживал, что хуже всех танцует, и со страхом ожидал, что его пригласят на следующий танец. Вот Данила и Гарик пусть и отдуваются. Он поискал глазами Гарика:
Куда ты его послала? – угрюмо спросил он Настю.
– Никуда… Чего вообще ты ко мне пристал?
В это время к ним подошел Данила. Он увидел недовольное Настино лицо и подумал, что она дуется на Макса. У самого у него настроение было великолепное. Как всегда, он балагурил:
– А где Гарик? Пошел проверять, не украли ли ишака? – и обратился к Насте: – Ты кататься будешь?.. Не плачь, красавица, мне тоже он не нравится, – пропел Данила.
Настя так и не поняла, к кому была обращена его песенка, к Максу или Гарику. У Данилы ни черта не поймешь. Она сказала ему:
– Пусть знает свое место.
Гарик был далеко, а Макс принял ее замечание на свой счет. Теперь он надулся, как мышь на крупу.
Настя быстро смахнула с лица слезинку и, когда к ним подошла Анна Николаевна, уже снова улыбалась. Анну Николаевну провожал давешний Данилин учитель – Борода. Кудеяров Иван Иванович поздоровался с молодежью и спросил:
– Отдыхаете?
– Я первый раз на море, – простодушно заявил Данила. – Классно. Вода теплая и прозрачная, не то что в болоте. А танцы – вообще гранд-шманцы. Еще бы гармошку сюда, – Данила начал демонстративно поправлять галстук, затем, как фазан, покрутил головой, оглядывая себя с ног до головы. Весь его вид говорил, что он на этой танцплощадке первый парень на деревне. Собой он остался доволен.
Борода понимающе кивнул головой и улыбнулся. Со слов Насти, Анны Николаевны и самого Данилы он проникся его тяжелой судьбой.