— Есть вещи, которые трудно опровергнуть, — сказал Вик, который уже жалел, что ввязался в этот разговор. — Люди так устроены, что они нуждаются в смыслах. Так работает то, что обычно принято называть сознанием или интеллектом. Лишившись смысла, люди чахнут и быстро вымирают. А те из них, кто пытается выжить, замещают потерянный смысл симулякрами, подделками. Это могут быть чудовищные представления, не имеющие ничего общего с реальной жизнью. Другого способа существовать не придумано. Добавлю еще, что люди ни при каких обстоятельствах не признаются в самообмане, потому что только дураки, не дорожащие своей жизнью, разрушают собственные иллюзии.
— Жизнь, поддерживаемая иллюзиями, страшное дело! Согласитесь со мной, Вик.
— Мы все живем и работаем в придуманных мирах!
— Может ли каторжный труд этих несчастных людей облагодетельствовать Землю?
— Ну почему же несчастных? — вырвалось у Вика.
Комлев поднял вверх указательный палец и, потрясая им, сказал:
— В этом все дело. Переселенцев банально обманули, злые люди сказали им, что с помощью перемещения в пространстве можно достичь счастья, а они поверили. Всем и даром! Одновременно! Но так не бывает.
На несколько мгновений в комнате воцарилась полная тишина. Логов закрыл глаза. Он знал, что Вик использовал возникшую паузу для того, чтобы набрать больше воздуха в легкие. Трактовать потребность людей в счастье было его любимым развлечением. Но, наверное, не в этот раз. Обсуждать с Комлевым явно субъективные вопросы, на которые не существует однозначных ответов, ему было неинтересно.
— Мне про счастье ничего не известно. Что это? Вброс природного наркотика, состояние, процесс достижения какой-либо цели, удовлетворенность жизнью, обладание, удача? — сказал Вик задумчиво.
— Главная потребность любого человека, заложенная в его биологической сущности, — сказал Комлев.
— Сомневаюсь в этом, — ответил Вик. — Сейчас пишу повесть о человеке, который всю жизнь считал, что быть счастливым некрасиво. Он любил повторять, что древние греки учили — счастье потребно детям, животным и женщинам. А мужчина должен их этим самым счастьем обеспечивать.
— И чем закончится ваше повествование?
— Мой герой внезапно почувствовал себя счастливым. Это было крайне неприятно. Пришлось исправляться.
— Простите, Вик, я не понял, вы пишите сейчас новую повесть? — удивлению Комлева не было предела.
— Да, — твердо сказал Вик.
— Но как вам удается? За последний год я не написал ни одной строчки. Здоровье, знаете ли, не позволяет. Врачи меня предупредили, что если я продолжу занятия литературой, болезнь будет прогрессировать.
— Они всех предупредили, — мрачно сказала Марта. — Исключение сделали только для тех, про кого точно знали, что это бесполезно. Непослушных наказывают.
— Вас, Вик, не предупредили?
— Да. Про меня забыли.
— Так я и думал. Как же вы выжили?
— Собственно, поэтому я здесь.
— Ваш опыт может быть полезен другим писателям?
— Нет.
Давно Логов не видел, как человек погружается в бездну непереносимого отчаяния. Комлев больше не улыбался. Причина была понятна: на мгновение ему показалось, что появилась надежда справиться с общественным запретом на занятие литературой. А потом надежда испарилась.
— Но вы продолжаете писать?
— Так получилось, в этом нет моей заслуги. Лечение годится только для меня.
Вик подробно рассказал о том, как с помощью Марты, удалось установить истинную причину возникновения «неизлечимого заболевания».
— И все-таки, как вам удалось вылечиться?
— Я, Леонид Андреевич, теперь один из переселенцев, писать смогу только в космосе. Для марсиан.