Вот в общем-то и все…
Три месяца ходила неприкаянная, думала только о нем. Просыпалась утром, еще глаза не успевала открыть – и тут же видела перед внутренним взором его лицо, глаза, и опять ощущала толчок от его взгляда. Днем на работе тоже думала только о нем. Вечером не могла уснуть, до того дошла, что стала ощущать прикосновение его губ. Низ живота болел уже непрестанно. Я даже испугалась, что могу себе весь свой тонкий женский организм угробить. Сразу вспомнила Христовых невест, которые до того доводили себя в монастырях, что в буквальном смысле ощущали соитие с Богом, даже были случаи ложной беременности с ростом живота, в котором, как потом выяснялось, никакого дитя не было. Недаром Ломоносов говорил, что молодым нельзя уходить в монастырь, ибо вместо моления Богу они тратят силы, энергию и время на укрощение плоти.
Ты знаешь, я поняла, почему неразделенное чувство так нестерпимо мучительно. Потому что в этот период накопление нежности растет в геометрической прогрессии по отношению к остальной жизни, и эта нежность, если она не отдана мужчине, вызвавшему ее, начинает разъедать душу. Оскар Уайльд говорил о неудовлетворенных желаниях, которые разъедают душу. Мне кажется, что он сузил проблему. Душу может разъедать и нежность, и любовь, и любое другое чувство, не имеющее выхода.
И вот недавно, Машенька, произошло со мной нечто невыразимое. Не пугайся, дорогая, начало самое что ни на есть банальное.
Заехал ко мне мой давний поклонник. Желаний у меня, бедняжки, истерзанной «подземной любовью», как ты сама понимаешь, не было никаких. Но выпили чего-то вкусного, потрепались, по глазам вижу – заводится, а мне сопротивляться стало вдруг лень. Провались, думаю, все пропадом, да и о здоровье пора подумать. Расстегнула ему рубашку, прижалась губами к его животу, и сдалась.
Машенька, вот тут-то меня и накрыло. Почувствовав его погружение в меня, я закрыла глаза. И тут же увидела лицо того, близкого моего попутчика. И не просто отвлеченно увидела, а увидела его над собой… Это не мой поклонник погружался в меня, а Он. Я видела его полуприкрытые глаза, видела, как менялось его лицо от движений нашей близости, слышала его дыхание, именно такое, какое я представляла и хотела услышать там, в метро. Ты не представляешь, Машенька, что со мной стало, каким темным туманом заволокло мое сознание… Из женщины я превратилась в тигрицу, тело мое выгибалось дугой, кончики грудей вставали дыбом под его руками. Я увидела его руки, Машенька, как в живую. Сильные и нежные, с наполненными венами, в которых, когда к ним прижимаешься губами, чувствуется стремительный ток его крови. Я увидела и ощутила его щеку, гладко выбритую, с небольшим раздражением у виска, пахнущую его одеколоном, запах которого я не могу забыть. И, наконец, я почувствовала его горячие губы, сначала терпеливые, а потом все более неистовые и жадные.
Конец был ужасен. Такого безумного, черного, дьявольского конца я не испытывала никогда и, надеюсь, не испытаю более. Меня скрутило и швырнуло под огненный смерч, застывший в бешеном вращении над моим телом и с ураганной силой разверзнувший мои бедра. Его клокочущая воронка вошла в мое лоно, пронзила меня, прокатилась по позвоночнику и вырвалась, как бы сказали йоги, через чакры потоком ослепляющего света. Дикое, режущее наслаждение полоснуло и разорвало мое сознание, я что-то выстонала и замолчала. Больше не помню ничего…
Когда я очнулась, мой поклонник стоял нагой у окна и нервно курил. Видно, заметив в отражении в стекле, что я шевельнулась, он повернулся, подошел ко мне и прилег рядом. Помолчал, с какой-то тоской вглядываясь в меня, а потом спросил:
– Кто он?
Я отлично поняла, кого он имеет в виду, и ответила правду – что не знаю.
– Но ты же звала его по имени! – возмутился он.
Тут у меня, Машенька, в голове пронеслось воспоминание, что я, действительно, что-то говорила. Но ты мне объясни – как я могла звать по имени того, чьего имени я не знаю?! Можешь представить лицо моего поклонника, когда я его спросила – какое же имя я произнесла…
Он загасил сигарету, молча оделся и ушел, так ничего и не ответив. Дверь, правда, закрыл тихо.
А теперь скажи – как жить дальше? Мало того, что я до этого напредставляла кучу всякого, теперь к этой куче добавились какие-то реально-ирреальные воспоминания, которые не дают мне отныне покоя. Хуже того – я теперь вообще боюсь с кем-нибудь ложиться в постель.
Короче говоря, не выдержала я всего этого, взяла отпуск, и провожу его в буквальном смысле под землей, пытаясь там разыскать его. Ведь только он сможет освободить меня от этого наваждения.
И еще я пытаюсь вспомнить его имя, которого я никогда не знала.
Господи, за что мне такое наказание?!
Целую тебя, Машенька, ты у меня единственная, кто поймет и не осудит, да и кому еще я могу такое рассказать…
Санкт-Петербург
17 марта 1997 года
© 2007, Институт соитологии