Она была чересчур ошеломлена, чтобы призвать на помощь слова, только обхватила его руками за шею и широко раздвинула ноги, желая его так сильно, что всё остальное меркло в сравнении с этим.
Её ушко опалил смешок. Итан шептал, как она прекрасна, бесстыдна и шаловлива, и что с ней нужно сделать только одно. Юбки взмыли вверх, он взобрался на неё, его мужское естество расположилось между её бёдер. Итан вошёл в Гарретт с безмерной осторожностью, демонстрируя не акт обладания, а поклонения, лаская её изнутри и снаружи. На вкус его поцелуи были мятными, кожа благоухала солью и солнцем, чудесным запахом лета. Когда он медленно в неё вонзился, его глаза цвета жаркой синей полуночи запылали, а лицо раскраснелось.
Боже, как он двигался... волнообразно и естественно, словно трепещущее пламя или рябь на воде. То поднимался, то опускался, наращивал темп. Мощно вонзившись под правильным углом, Итан задел исключительно чувствительное местечко внутри неё, а его пах уткнулся в центр возбуждённого лона, и она всхлипнула в ответ. Он повторял этот манёвр снова и снова, пока его рот прижимался к её губам в крепком, опьяняющем поцелуе. Гарретт чувствовала, как её тело льнёт к нему, и подстраивается под его движения. Она ощущала Итана каждой частичкой своего существа, в крови и костях, в первобытном ритме толчков. Он был началом и концом, закатом и рассветом.
Наполовину обезумев от желания, она оторвалась от его губ.
– Финишируй внутри меня, – взмолилась она. – Не отступай в последний момент, я хочу, я хочу...
Итан заглушил её слова страстным поцелуем.
– Acushla, – проговорил он с низким, неровным смешком, – как женщина, не любящая быть спонтанной, ты умеешь удивлять. – Он прижался бритой щекой к её щеке. – Когда мы вернёмся в Лондон, я исполню все твои желания.
– Я хочу провести с тобой жизнь.
Прожить годы. Нарожать детишек.
– Моя жизнь принадлежит тебе, – сказал он хрипло. – Ты владеешь каждой минутой, что мне осталась. Ты же это знаешь... так ведь?..
– Да. Да.
Её захлестнула разрядка, она смыла все мысли. Гарретт забыла, где находится. В мире существовали только они одни, разгорячённые, скреплённые любовью, лишь их слившиеся и переплетённые тела. И вот уже начало казаться, что они делят одно тело, одну душу на двоих.
Глава 23
За три недели, проведённые в Приорате Эверсби, Гарретт обнаружила: вопреки распространённому мнению о том, что в сельской местности спится лучше и крепче, на деле это оказалось совсем не так. Без знакомых убаюкивающих городских звуков, её окружала тишина настолько оглушительная, что даже обнадеживающее стрекотание сверчка или кваканье одинокой жабы заставляло Гарретт подпрыгивать в постели.
Так как она не могла прибегнуть к лекарственным средствам, Гарретт пыталась читать, чтобы быстрее уснуть, но так и не добилась успеха. Слишком интересная книга только пробуждала её ещё больше, а чересчур скучная не могла удержать внимание достаточно надолго, чтобы помочь расслабиться. Обыскав обширную библиотеку на первом этаже, Гарретт, наконец, обнаружила идеально подходящую: "Историю Рима" Тита Ливия, уместившуюся в пять томов. До сих пор, она дочитала первый том, закончившийся первой Пунической войной и разрушением Карфагена.
Сегодня сон давался ей особенно тяжело. В поздние часы далеко за полночь Гарретт ворочалась с боку на бок, так и не погружаясь в полноценный сон. Её мозг отказывался успокаиваться, борясь с мыслью, что послезавтра они вернутся в Лондон. На мгновение ей захотелось отправиться в комнату Итана, чтобы он её успокоил. Однако она точно знала, к чему это приведёт, и он нуждался в отдыхе гораздо больше, чем она.
Жалея, что не захватила с собой второй том "Истории Рима", Гарретт размышляла, стоит ли, посреди ночи, спускаться за ним в библиотеку. Взбив подушку, она улеглась в помятую кровать и попыталась сосредоточиться на чём-то монотонном. Овцы идут гуськом через ворота. Из дождевой тучи падают капли. Гарретт прочитала алфавит сначала до конца и задом наперёд, повторила таблицу умножения.
Наконец, она раздражённо вздохнула и, прищурившись, посмотрела на каминные часы. Четыре часа утра, слишком поздно и всё же слишком рано. Время молочных фермеров, угольщиков, людей, страдающих бессонницей и второго тома "Истории Рима".
Зевая, она надела халат и лёгкие тапочки и вышла из спальни, взяв масляную лампу за небольшой держатель.
В общих помещениях дома источником света служили тусклые, постоянно зажжённые, крошечные газовые горелки. В вестибюле парадная лестница освещалась очень слабым блеском пары бронзовых ламп в виде херувимов, прикреплённых к стойкам перил в конце лестничного марша, и маленькими горелками на люстре. Если бы главная линия газоснабжения дома полностью отключалась каждую ночь, это повлекло бы за собой большой риск и потребовалось бы проделать огромную работу, чтобы зажечь все лампы утром заново.