В доме царила тишина, покой и приятная прохлада, пахло канифолью и маслом для полировки мебели. Пройдя через вестибюль, она попала в тёмный коридор и очутилась у библиотеки. Но перед тем, как переступить порог, Гарретт услышала звуки, заставившие её остановиться.
Откуда-то доносились отдалённые, но бурные крики... возможно, снаружи?
Гарретт спустилась по небольшому проходу, ведущему в заднюю часть дома, и вошла в помещение, где камердинеры и лакеи полировали туфли и ботинки, чистили пальто. Поставив стеклянную лампу на маленький шкафчик, она отперла окно, немного его приоткрыла и внимательно прислушалась.
Звук доносился из-за огорода около кухни. Это было агрессивное гоготанье гусей на птичьем дворе. Они созывали настоящий военный совет.
"Наверное, увидели сову", – подумала Гарретт. Но сердце всё равно забилось невпопад, словно неровная поступь пьяницы. На мгновение у неё возникло ощущение невесомости, будто пол ушёл из-под ног. Когда она наклонилась к лампе, ей с трудом хватило воздуха в лёгких, чтобы задуть пламя.
По телу забегали нервные мурашки. И начали жалить. Однажды она слышала, как её пациент назвал это состояние "свербёж", когда из-за нервного расстройства ему хотелось выпрыгнуть из кожи.
Гуси успокоились. Причина их переполоха, чем бы она не была, исчезла.
Пока Гарретт закрывала и запирала окно, её пальцы дрожали.
Она услышала тихий шум в задней части дома. Скрежет, металлический лязг. Слабый скрип петли. Треск половицы.
Кто-то проник в дом через кухню.
Паника заставила её внутренне сжаться. Дрожащей рукой она потянулась к шее и отыскала шёлковый шнурок, на котором висел серебряный свисток. Он издаёт пронзительный звук, который слышен, по меньшей мере, за четыре городских квартала. Если она несколько раз свистнет в вестибюле, это поднимет на ноги весь дом.
Её пальцы сжались вокруг изящного серебряного предмета. Гарретт вышла из комнаты и прокралась по короткому проходу в коридор, остановившись на углу. Посмотрев по сторонам и не заметив никаких признаков присутствия злоумышленников, она побежала к вестибюлю.
Тёмная фигура преградила ей путь, и из ниоткуда последовал удар, он пришёлся в висок и повалил Гарретт на пол. Дезориентированная она лежала на полу, не в силах подняться. Голову пронзила острая боль. Её челюсть сжали твёрдые пальцы и засунули в рот комок ткани. Гарретт попыталась отвернуться, но не смогла вырваться из крепких тисков. Другой длинный кусок материи вставили кляпом в рот и завязали на голове.
Мужчина, склонившийся над ней, казался огромным, двигался он быстро и проворно. Негодяй находился в отличной физической форме, но его лицо было крупным и слишком широким, как будто черты с течением времени постепенно растворялись. Глаза - уродливы и проницательны. Небольшой рот казался ещё меньше из-за густых чёрных усов, так тщательно подстриженных и напомаженных, что они, очевидно, служили источником гордости для их владельца. Хотя она не видела ножа, мужчина чем-то срезал шёлковый шнурок с её шеи, и намотал его полдюжины раз вокруг запястий Гарретт. Обернув шнур крест-накрест, чтобы туго затянуть петли, он завязал узел напротив её больших пальцев.
Мужчина рывком поставил её на ноги. Он небрежно бросил серебряный свисток на деревянный пол и раздавил его каблуком.
Когда Гарретт увидела расплющенный и расколотый кусочек металла, не подлежащий восстановлению, у неё защипало в глазах и носу.
В поле её зрения попала пара ботинок. Она подняла глаза и увидела Уильяма Гэмбла. Гарретт рефлекторно отшатнулась назад с такой силой, что упала бы, если бы здоровяк не подхватил её, удержав на ногах. На какое-то ужасное мгновение она почувствовала, как в горле встаёт ком, за рёбрами начинается неприличное бурление, и испугалась, что её может стошнить.
Гэмбл бесстрастно оглядел Гарретт и убрал несколько выбившихся прядей волос, чтобы рассмотреть ссадины на виске и щеке.
– Не оставляй на ней больше отметин, Биком. Дженкину это не понравится.
– Какая ему разница, если я покалечу служанку.
– Она не служанка, идиот. Это женщина Рэнсома.
Биком с интересом уставился на Гарретт.
– Женщина-костоправ?